Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - [206]

В эту минуту луна, поднявшись над одной из башен, заглянула в окно.

Я стою в парке, сжимая в руке кинжал Хьюэлла Дата, хотя и не понимаю, на что он может пригодиться, и смотрю на звездное небо. Воздух недвижен, звезды парят в вышине, но ни одна не мерцает, и я чувствую мощные токи — в душу снисходит незыблемый покой Вселенной. Мои мысли сосредоточены на одном — не позволять себе любопытных вопросов.

«Магия есть свершение в неведении» — я постигаю смысл сказанного моим другом, и в душе воцаряется еще больший покой.

Не знаю, да и как я могу знать, долго ли ждал на лужайке парка, залитой волшебным лунным светом!..

Впереди, то ли вдали, то ли близко, в изумрудном сумраке высятся вековые деревья, их кроны слились в сплошную непроглядно черную тень…

Там, в черном мраке под деревьями, вдруг появляется трепетный отблеск.

Полупрозрачная полоса тумана зыблется и мерцает под ярким светом луны. Пристально вглядевшись, я различаю некий образ, фигуру, она то быстрей, то как бы замирая в нерешительности, легкой поступью проходит между кустами… видение, которое однажды явилось мне при ярком полуденном свете, наполнив душу томительной тоской! Царственная поступь, исполненная непостижимой таинственности, величавая стать долгожданной властительницы Эльсбетштайна… Королева, Елизавета Загадочная!..

Словно вняв моему страстному безмолвному призыву, она приближается, — в тот же миг я начисто забываю о том, зачем я здесь, чего ждал на лугу в ночном парке. В восторге, едва ли сознавая, что сердце вот-вот разорвется от ликующей радости, я спешу к ней, то пускаясь со всех ног, то замирая от страха, что дивное, несказанно прекрасное видение не пожелает встречи, растает, как туманная мгла, и окажется пустым обманчивым образом моей фантазии.

Но она не исчезла.

Она медлила, когда я медлил, она спешила, когда спешил я; и вот царица и матерь, назначенная мне судьбой в том мире, что превыше крови, божество, которому поклонялся далекий мой предок, Джон Ди, предо мной, лицом к лицу, и ее взор сулит исполнение мечты, преодолевшей столетия.

И тогда я простер к ней руки. И она с усмешкой кивнула, сделав знак следовать за нею… Изящная ручка, залитая серебряным лунным светом, коснулась кинжала… сейчас мои стиснутые пальцы разожмутся и отдадут его, принесут ей в дар…

И вдруг не лунный свет — иное сияние озарило меня с высоты. Не разумом — всем существом я осознал: это сверкает кристалл в короне Бафомета, свет его не ослеплял, — холодный, яркий, он мерно лился тихим потоком. По лицу таинственной владычицы скользнула улыбка, но я почувствовал: ее улыбка — залог умопомрачительных, неизъяснимых наслаждений, неисчерпаемых, длящихся тысячи и тысячи лет, — и ледяной блеск кристалла в венце Бафомета сразились в жестоком поединке.

Едва я увидел мимолетное торжество в глазах Елизаветы, мой дух пробудился — то был миг, краткий, словно взмах крыл посланников Божиих, но наваждение сгинуло. И понял я, что наделен особым зрением, что, подобно двуликому Бафомету, могу видеть не только то, что передо мною, но и то, что отвращено от меня. И вижу: лицо той, чье имя — Суета Земная, женщины, чья коварная усмешка выдает, что не святой целомудренный лик передо мной, а краденая личина. И вижу тыльную сторону — обнаженную от головы до пят смрадную плоть, кишащую, как вскрытая могила, червями, гадюками, жабами, гнусной мошкарой. Обращенная ко мне сторона благоухает, в чертах лица и каждом движении играет очарование и блеск божества, — оборотная сторона, которую она напрасно пытается скрыть, источает омерзительный запах тлена, безнадежность и неизбывный ужас смерти, оставляющий вечный след в душе.

Я крепче сжимаю кинжал, на сердце становится легко, взгляд проясняется. Весело и дружелюбно я говорю призраку:

— Уходи-ка ты, Исаида, из магической сферы! Второй раз не проведешь меня, наследника Хьюэлла Дата, напялив маску моей избранницы. Хватит играть, будь довольна и тем, что однажды в мортлейкском парке взяла-таки верх. То заблуждение искуплено жертвой!

Я еще не договорил, как с воем и ревом над парком пронесся вихрь, свинцово-серый серп луны скрылся за тучей. Ветер закрутился на лугу, завился смерчем, и вдруг в нем проступила дикая гримаса, искаженное злобой лицо, у самой земли, не выше моих коленей, люто сверкнул яростный взгляд, ветер взметнул рыжую бороду… старый приятель, Бартлет Грин, первый искуситель Джона Ди!

Начинается дикий шабаш. С молниеносной быстротой Черная Исаида принимает разные обличья, все новые, все новые, все более соблазнительные, она все откровенней, все бесстыдней пускает в ход последние свои уловки. Безуспешно, — раз от раза они лишь пошлее и примитивнее, наконец она опускается до жалкого кривлянья вульгарной потаскушки…

Внезапно все скрылось — воздух спокоен и тих, ровно и ясно светят звезды. Но, опомнившись, я с изумлением обнаружил, что стою перед маленькими открытыми воротцами в крепостной стене, один шаг — и я ступил бы на тропу, которая, сбегая по крутому склону, уводит прочь из Эльсбетштайна, прочь с обретенной родины, на чужбину…

Тут я осознал, что вплотную подошел к черте, о которой говорил Теодор Гэртнер, — переступив ее, я навсегда потерял бы мир Эльсбетштайна и очутился во владениях Черной богини. Призрак завлек меня к этим воротам! А ведь мне казалось, что я не сходил с места; лишь в последнее мгновение меня спасла от гибели милость Бафомета… Какое счастье, что она была мне ниспослана!..