Валить деревья - [6]
Устал я писать. Все-таки я не писатель, да и даже дневника никогда не писал. До завтра.
Вчера вечером мы с Сережей выпили больше обычного, поэтому сил сесть, и что-то написать у меня не было. Он что-то рассказывал о своём здоровье, мол, стар и всё болит. Мы выпили за его здоровье. Я вдавался в воспоминания молодости и Маши. Вот парочка примеров нашего разговора.
— старый я Пашка совсем становлюсь. Тяжело уже мне и жить как прежде и пить. Того глядишь и помру.
— вот ты начал. Старый, старый. Ты то пободрее многих молодых будешь.
— вот ещё! Пободрее! Я уже ни на что не годен, а ты пободрее. Тоже чёрт скажешь!
— ладно, ладно не ругайся. Как Маша с Таней?
— да что им будет? Всё в порядке. Живут себе, да и мне жить не мешают.
— вот и хорошо.
— Пашка, а вино то ещё есть?
— а как же Сергей Михайлович! Для вас всё что угодно.
Я пошел на кухню за бутылкой. Достал из холодильника одну красного и вернулся за стол в комнату.
— Пашка, а включи мою любимую а?
— сейчас.
Я включил магнитофон, достал диск, вставил. Выбрал шестую песню и включил. Вот так мы провели вчерашний вечер. Я доставал бутылки и включал песни. Пили. Пели. Вспоминали старые попойки и смеялись. Света была на дежурстве, поэтому засиделись мы так до трёх ночи.
Москва. Воскресенье. Вечер. Мы с Машей идём по аллее. С моих губ не сходит идиотская улыбка вызванная любовью и счастьем. Маша что-то рассказывает и иногда, поглядывая на меня, сама да улыбнется.
— Паша, а вы завтра вечером уедите?
— да завтра вечером.
— и мы с вами больше не увидимся?
— почему же? Я обязательно к вам ещё приеду.
— это было бы хорошо. А когда?
— пока не знаю.
— жаль. А я бы хотела, что бы вы ещё побыли с нами.
— я тоже с удовольствием.
— а пока тебя не будет, как мы сможем общаться? (мобильные только входили в обиход и стоили денег) я бы хотела знать, как у вас там дела.
— мы можем писать друг другу.
— о! прекрасная идея! Так и поступим!
Маша засмеялась, и на её щеках выступил румянец.
— ну что, домой?
— домой.
В квартире я записал их московский адрес, Маша записала мой. Пообещав написать на той же неделе, как я уеду. Следующий день мы с Валерой собирались в дорогу. Маша ходила по комнатам, и заглядывая ко мне помогала с вещами. Я не мог насмотреться на неё в тот день. Всё во мне так и трепетало. Я боялся, что больше могу её не увидеть. И тогда я решил, что должен признаться. Будь что будет! Эх! Да и что будет? Все равно уеду. Маша подсела ко мне и молча смотрела на меня. Потом сказала.
— вам пора. Валера готов. Он ждёт тебя.
— я знаю.
Я замолчал. Она смотрела на меня, а в глазах её были застывшие прозрачные слёзы.
— Маша обязательно пиши. А я обязательно отвечу.
— хорошо.
— и ещё Маша.
Я хотел взять её за руку, но не смог. Меня всего затрясло.
— я тебя люблю.
Поцеловал её в щеку, встал и собрался идти. Но она схватила меня за руку прижалась и всхлипывая сказала что тоже любит.
В вагоне я уже пил водку и думал о том, какой я всё таки дурак и как хорошо у меня сейчас на душе.
Сережа умер.
Он где то там. среди ёлок, елей и сосен.
Знаете, я писал Маше. И она мне писала, как обещала и в ту же неделю. Но в свой следующий приезд почти через год, она изменилась. Тогда спустя год я уговаривал Валеру поехать в Москву и через месяц уговоров он согласился. Но когда я увидел Машу, я не увидел в её глазах, то, что видел год назад. Наши с ней встречи были холодны и пусты. Разговор не клеился. Я и не знал тогда, что она была влюблена в своего друга. А я был совсем не к месту. Когда мы уехали, больше я не получал от неё писем, да и сам ничего ей не писал.
Через день после Сережиной смерти я пьяный пошел в церковь. Подошел к главным воротам, посмотрел на купола и ушёл. На следующее утро трезвый я зашёл внутрь. Посмотрел на иконы святых, на кресты, послушал молитвы. Кругом было темно, горели свечки. Прихожане то стояли молча, то читали молитвы. Тогда я казал себе. Ну, вот Сергей Михайлович я и пришел. Поздно, наверное, да? Но все равно Сереж это не то понимаешь? Ты умер, а я живой стою здесь среди свечей и икон и тоже будто умер. Выйдя из церкви, я зашел в церковную лавку. Купил за сто пятьдесят рублей Святое Евангелие и пошел домой. Но и дома мне не сиделось. Пить я не хотел, Света работала, а сидеть в четырех стенах не было сил. Но решение я нашел. Собрал рюкзак, взял бутылку водки, две котлеты, удочку и садок. Зачем взял удочку, и садок не знаю, по привычке, особо не соображал что беру, главное взять. Закрыл дверь и пошел до конца улицы. Вошел в лес. Поднялся на холм и сел на упавшую ель. Посмотрел на небо. Было морозно и солнечно. Небо было чистым. Я хотел было открыть бутылку, но не решился. Вдруг перед лицом встал образ Сережи и воспоминания хлынули потоком, глаза заволокли слезы, и я просто начал орать Ааааа! Ааааа! Ничего другого я из себя выдавить не смог. Но вдруг с последним моим криком всё стихло и воспоминания отступили. Я открыл водку и сделал два глотка. Достал сигарету и затянулся.
— ну что Сережа? Как ты там? твоя церковь мне не помогла. Тоска. На похоронах я не был, знаешь,… что тебе говорить, ты и так всё знаешь, а что не знал, думаю, сейчас точно уяснил.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.