Валить деревья - [21]

11.12.13…

Я перебил его. Я надрался, как скотина. Язык не вяжет, еле сижу, но мысли не дают ему покоя, да ещё эта сумасшедшая музыка.

— нет, нет послушай. Всё самое лучшее уже сделали и сделали давно. Литература — стихи, проза, романы — это всё написано. Лучший рок-н-ролл сыгран и лучшие тачки сделаны — этого не исправить и слава богу! Послушай меня, то что делают сейчас это жалкое подобие и попытки взобраться на олимп. Но на олимпе нет мест. Да бывают проблески одних из миллионов, но они гаснут сразу после первого успеха, первого взлёта, альбома, книги. Мы деградировали. Мы не поколение Х. Поэтому давай послушаем, что-нибудь старое.

— ладно, включу. Но думаю, что всё-таки ты не прав. Ты рассуждаешь не правильно. Как старпёр единоличник. Или нет, как мудак.

— наверное, наверное, ты прав — я мудак. Но, наступит время, и ты всё поймёшь. Я не осуждаю, не навязываю, я просто перебрал. У всех свои вкусы, поэтому да ты — прав.

— может ещё выпьем?

— чего ж нет, наливай.

— кстати, как твоя книга?

— в смысле?

— продаётся?

— конечно, конечно-нет. Кто будет покупать это дерьмо? Поэтому-то я и торчу на этой дрянной работе.

— да, работа и впрямь дрянь.

— это точно.

— ну.

Человек напротив меня встал, взял со стола сигарету и поджёг её. Затянулся, его лицо растянула улыбка, он взял рюмку и поднял её.

— за работу!

— за отечество!

— за курс!

— за рок!

— выпьем же!

— так за что?

— за алкоголь

— за него любимого.

Мы чокнулись и сели по местам. Давно мы так не сидели. Лет шесть или семь, да давно. Шесть лет! Шесть лет — это срок, большой срок. Надо ещё выпить, побольше, за всё, за все шесть лет.

13.14.15…

— я же тебе говорил. Ну, зачем мы туда попёрлись? Зачем? Что мы там не видели? Дома бы посидели. Выспались бы, в конце концов. Нет, дёрнул тебя чёрт идти. Зачем? Скажи мне? Там будет интересно, посмотрим на людей, покричим, выскажемся! Кому надо то это? Митинги то твои а? Плохо живётся тебе?

— да нет, нормально живётся.

— ну а теперь то, поди, похуже будет а? Теперь минимум три годочка нам выпишут товарищи в форме и будем чётки да иконы делать, здорово? Здорово? Чё молчишь? Язык проглотил? Руки то не жмёт? Вот мне жмёт. Зачем господи я тебя послушал. Жил нормально. Работал, деньги на машину копил. Копил. Копил! Слышишь! Теперь то что мне копить? Плакаты эти сраные с Лупиным? В душ тёплый сходить — не схожу. Пожрать нормально не пожру. Господи ну за что?

— слушай ну мы же с тобой поэты. У таких как мы в крови бунт и революция. Мы для этого рождаемся.

— ага, как же. Плевать я хотел на твой бунт! Плевать я хотел на твою революцию! Я свободу люблю, понимаешь? Да, да свободу в четырёх стенах. Но это лучше чем в кандалах на параше! Я не убийца, не маньяк, не вор — что я там буду делать? Раскаиваться? За что? И кем я буду то потом? Куда я пойду? Работать, кем я буду? Дворы мести? Нет, господи ну зачем я попёрся с этим придурком на этот долбаный митинг. Да ещё и со своим везением. Поймали то из пяти тысяч! Из ПЯТИ ТЫСЯЧ! Сорок человек. Сорок. И меня. Меня — идиота. И тебя — идиота. Да я сейчас расплачусь…

— да может обойдётся. Может не посадят. Ты чего? Жизнь то не заканчивается, за то ты отстаивал свой голос, своё мнение. В конце концов ты же пишешь отличные вещи, а человек пишущий, там быть был обязан.

— пошёл ты. Ничего я не отстаивал. Просто так я всё это пишу. Ничего секретного, ничего вызывающего. Просто стихи… И вот те на — тюрьма. А я на море хотел поехать, летом этим. Вот ты был на море?

— был.

— был. А я не был! За двадцать три года ни разу не был!

Он опустил голову на руки. Потом поднял и посмотрел на противоположное окно, даже не окно, а форточку милицейской машины.

— там то наверное хорошо. Тепло. Пляж песчаный. Девушки красивые гуляют. Море пенится и шумит. Оно ведь большое?

— большое.

— да должно быть чертовски большое. Такое большое, что край там где закат. А закат должен стекать в него. Да… Я бы там смог кого-нибудь полюбить. Или меня кто-нибудь смог бы полюбить. Но нет. Я здесь и я с тобой, еду в кутузку на допрос или куда мы там едем? Не важно… Важно, что не на море.

Он опять опустил голову на руки и замолчал. Машина остановилась, открылись двери. За ними в серой форме стоял хмурый лейтенант лет тридцати и смотрел на нас.

— на выход.

Мы вылезли и встали рядом с ним. Он достал ключи и расстегнул нам наручники.

— валите отсюда и что бы я вас больше здесь не видел, — хрипло сказал лейтенант и захлопнув двери, сел за руль. Машина тронулась. Я достал пачку сигарет и одну протянул Паше. Мы стояли на том же месте, где нас и забрали. Он посмотрел на меня и взял сигарету.

— море?

— море!