Валерий Попенченко - [6]

— А откуда вы взяли, что я боксер? — раздражаясь, спросил я.

— Я, парень, все вижу, я хитрый. Возиться с тобой нужно много, чтобы ты действительно боксером стал. В боксе тоже не руки главное, а голова и ноги, а все это вроде у тебя есть, — он критическим взглядом окинул меня и неожиданно сказал: — Одевайся, пойдем в шахматы сыграем.

Он не спрашивал, умею ли я играть, хочу ли вообще я с ним играть. Он даже не назвал себя. Одеваясь, я искоса рассматривал незнакомца. Среднего роста, лет сорока, с крепко сбитой спортивной фигурой, с легкой проседью в черных вьющихся волосах. Характерный, слегка приплюснутый нос с горбинкой выдавал в нем боксера, но не портил, а, наоборот, делал лицо энергичным и волевым. Черные красивые глаза южанина с хитрым прищуром, с запрятанной лукавинкой были, пожалуй, самой приметной деталью в его портрете…

Я слушал Валерия, забыв о нашем уговоре — непременно спать. Слушал, понимая, что вряд ли еще когда-нибудь выдастся такой откровенный разговор. Словно перелистывая страницу за страницей, он вспоминал:

— Первую партию я проиграл. Причем неожиданно и безнадежно. Мой партнер с шутками и прибаутками, мурлыча под нос назойливый мотив популярной песенки, повторяя после каждого удачного своего хода, как мне казалось, одну и ту же идиотскую фразу, играл уверенно и легко, как бы нехотя, полушутя. Он буквально обезоружил меня своей острой комбинационной игрой. Мгновенно оценивая обстановку, используя мою нервозность и промахи, он неожиданно контратаковал, отходя от привычных классических схем и положений. Я, помню, нервничал, злился, забыв обо всем, кроме одного, — желания во что бы то ни стало выиграть! Мне нестерпимо хотелось испортить веселое настроение самоуверенного незнакомца.

— Ничего парень, на ошибках учатся, за битого двух небитых дают, — приговаривал он, в третий раз расставляя фигуры. — Запомни: любое повторение, любая копия всегда хуже оригинала. Теория — дело хорошее, партии по книжкам всякий разбирать сумеет, а вот играть… не всякий!

Твердая рука импровизатора и практика вновь разрушала самые замысловатые наигранные ходы «теоретика», каким я себя считал до этой злополучной встречи.

Затем, видимо на правах хозяина сжалившись надо мной, видя мои переживания, допустил несколько «нечаянных» ошибок, и я, оправившись от ударов и почувствовав уверенность, начал играть в своем стиле.

Равновесие было восстановлено, более того, удачно расположив фигуры, я получил лучшую позицию и повел решительное наступление. Это не обескуражило моего партнера, он по-прежнему беззаботно мурлыкал песенку, но в ней звучал оттенок грусти и беспокойства.

Он чаще курил и подолгу думал, стараясь сбить мои темп. Чары «волевого гипноза», под которыми я находился в предыдущих партиях, постепенно рассеивались, я вновь обрел чувство самоанализа, контроля и, главное, — времени! Взглянув на часы, я похолодел. До конца увольнения оставалось… 15 минут! Опоздал?! А тут еще партнер думает «часами». Минуты казались вечностью. Я сидел как на иголках. «Да ходите же быстрее — я опаздываю!» — невольно сказал я в сердцах.

— Вот это и плохо, юноша! С расчетом времени не в ладах, а еще моряк. Будем считать партию отложенной. Или согласишься на ничью?

— Ничья в выигрышном положении? Ни в коем случае!

— Ну тогда в очередное увольнение доиграем, — примирительно сказал он.

— Это будет не скоро, не раньше, чем через месяц, — с сожалением глядя на часы, произнес я упавшим голосом.

— Понятно. Доигрались, кажется! — и он сокрушенно, в знак сочувствия, покачал головой. — Ничего, парень, доиграем, я сам приеду к тебе.

— Но как же, ведь я…

— Знаю, знаю! Все знаю — и даже адрес знаю. Лети! А то еще на «губу» попадешь… — и он, неопределенно махнув рукой, вновь сел за партию и, казалось, весь ушел в обдумывание своего хода…

3

Я украдкой поглядел на часы. Понял, что делаю несуразную вещь. Боксеру нужен отдых, а я не в силах был прервать Валерия. Не мог.

— Тогда на первый раз, что называется, — продолжал он, — отделался легким испугом: за опоздание с берега получил свое первое и последнее взыскание. Я никому не рассказывал истинной причины опоздания и о своем странном знакомстве на стадионе…

В дни увольнения я с завистью посматривал на счастливчиков и одиноко брел в аудиторию. С жадностью набрасывался на учебники, благо никто не мешал. О неоконченной партии я начал даже забывать, только иногда глухо точил червь сомнения: еще никому я так не проигрывал в шахматы, числясь «твердым» второразрядником.

Однажды после занятий меня вызвали к майору Начасову, заведующему кафедрой физподготовки. Еще услышал смех и знакомый глухой хриплый голос.

— Знакомьтесь, — представил нас друг другу майор Начасов, — это Григорий Филиппович Кусикьянц, тренер по боксу, он у нас секцию несколько лет вел. А это — курсант Валерий Попенченко, комсомолец, спортсмен, подающий надежды, как говорится.

— Да мы с ним уже где-то встречались, — хитровато подмигнул мне, сказал Кусикьянц и крепко пожал руку.

— Ну вот отлично! Я вас оставляю вдвоем, поговорите, а мне нужно идти. Дела…

Ну что ж, начнем, пожалуй? Итак, на чем мы остановились. — Он открыл чемодан, напоминавший чем-то баул, и, достав миниатюрную шахматную доску, стал спокойно расставлять фигуры.