Валерий - [4]

В этом-то и было дело все последние дни: Алика как будто не было здесь. Сначала я просто за него волновался, потому что Алик выглядел очень уставшим и часто засыпал прямо посреди игры или разговора. Один раз он заснул и чуть не упал со скамейки. Еще я увидел, что Алик все время держится за живот. Алик не умеет сказать, что он заболел, он даже не понимает, что заболел. Но я защищаю Алика и поэтому всегда слежу, не хромает ли он, и не держится ли за что-нибудь, и нет ли у него насморка или температуры. Когда Алик держится за живот, это значит, что он давно не ел. Это значит, что его бабушка заснула и не заставила его поесть, а сам Алик может забыть и пойти гулять, поэтому у него начинает болеть живот. И все последние дни Алик часто держался за живот, я даже сказал это в субботу его бабушке. Я сказал: «Пожалуйста, не засыпайте и не забывайте кормить Алика, вы же за него отвечаете, как вам не стыдно». Бабушка Алика сказала, что я хороший человек, и забрала Алика домой. Я действительно хороший человек. Я могу следить за этим по карточкам. Алик не может давать себе карточки, он не понимает, когда он ведет себя хорошо, а когда плохо. За это тоже отвечаю я.

Именно поэтому получилось, что я случайно побил Алика в воскресенье. Я просто хотел, чтобы Алик объяснил мне, что с ним происходит, потому что если я не знаю, от чего его нужно защищать, то я не могу его защищать. Я стал называть одну за другой причины, которые мог придумать. Их очень много, потому что Алик не умеет защищать себя сам. Я спросил, – может быть, тебе опять дали пива? Один раз мужчины у ларька дали Алику пива, ему стало очень плохо, он плакал и чуть не прыгнул с балкона. Я спросил про пиво, но Алик не смотрел на меня, хотя я держал его голову. Тогда я спросил: «Это из-за дуры Веры?» Дура Вера ходит в нашу группу по лечебной физкультуре, она тоже живет совсем близко, напротив парка. Дура Вера чуть что – снимает штаны, колготки и трусы и показывает всем, что у нее там внизу. Я-то отлично знаю, что там у нее внизу, мы с Верой друзья, хоть и не такие хорошие, как с Аликом. А вот Алик боится дуры Веры, и я ее ругаю, если она все это показывает перед Аликом. Я спросил Алика про дуру Веру, он пытался вывернуться, когда я удерживал его за голову и мял рукой живот, но я понял, что это не Вера. Я стал спрашивать его про все подряд, потому что иначе я не знал, от чего его надо защитить. Я спросил про стройплощадку, про кроликов, про палку, про синего кита, про жвачки, но Алик только косил глазами и пытался вырваться. Я уже даже не знал, про что спросить. Тогда я попытался объяснить Алику, что я по нему скучаю. Тогда Алик стал закатывать глаза, чтобы не смотреть мне в глаза. Я сказал Алику, что я его люблю. Тогда он вдруг посмотрел мне в глаза как-то очень нормально, и мне показалось, что он сейчас все мне объяснит. «Ну?» – сказал я, – «Ну?» – и схватил Алика за щеки, чтобы он не мог отвернуться. Но Алик снова стал закатывать глаза, крутить шеей и мычать. Тогда со мной и случилось это. Так мы с Аликом попали в травмопункт.

Утром мой лоб уже почти совсем не болел. Мы с мамой пошли на лечебную физкультуру в поликлинику. Когда мы шли через двор двадцатого дома, я увидел Алика, он гулял с бабушкой. Нос у него был чем-то заклеен. Я побежал к Алику, хотя мама кричала мне вслед, и попытался с ним говорить, но Алик уворачивался, а его бабушка отпихивала меня и говорила: «Потом, потом». Тогда я сдержался и вежливо спросил, как Алик себя чувствует. Бабушка Алика сказала, что он чувствует себя получше. Тут подошла моя мама и тоже спросила, как Алик себя чувствует. Бабушка Алика сказала, чтобы я пошел погулял, и я стал ходить вокруг Алика в надежде, что он посмотрит мне в глаза, но Алик уворачивался. Поэтому я пошел обратно и услышал, как бабушка Алика говорила, что прошлой ночью Алик заперся у себя в комнате и что-то кричал, а что – было не разобрать. А сегодня ночью Алик убегал через окно, и его бабушка с папой обыскали все дворы и чуть не сошли с ума, но потом Алик пришел домой сам, правда, весь заплаканный. Тут они заметили меня, и я не успел услышать, куда Алик ходил. Я спросил, но бабушка Алика сказала, что они не знают. Тогда я спросил, пойдет ли Алик сегодня на лечебную физкультуру в поликлинику, и бабушка Алика сказала – нет, Алику пока что нельзя много двигаться и наклоняться. Тогда я отдал ей конфету, которую мама дала мне вчера вечером и которую я не мог съесть из-за красных карточек. Я объяснил бабушке Алика, что если бы не карточки, я бы съел конфету сам, но я попросил ее у мамы, хотя и не мог съесть, чтобы на физкультуре отдать Алику. Так что пусть она отдаст ее Алику. Алику можно сколько угодно сладкого, ему для этого не нужны карточки. Бабушка Алика опять сказала мне, что я хороший человек. Я действительно хороший человек.

Я очень переживал, что Алик теперь не хочет со мной дружить и даже не хочет слышать мои извинения. Я очень боялся, что он никогда со мной не помирится. На физкультуре я немного отвлекся, потому что давал всем потрогать свой шрам, но потом пришла наш тренер Марина и сказала, что трогать шрам нельзя. Я не даю себе красные карточки за то, про что я не знал, что это нельзя, а то бы дела мои были совсем плохи. Но когда мы с дурой Верой после занятия пошли курить, она попросила потрогать мой шрам. Я уже знал, что это нельзя, и сказал: «Нет». Тогда Вера стала хватать меня между ног за штаны. Я ее отпихнул, но не всерьез, а в шутку. Тогда дура Вера засмеялась и сказала, что она меня любит. Дура Вера всегда мне говорит, что она меня любит. Она говорит, что будет любить меня всю жизнь. Поэтому, когда дура Вера курит, она всегда дает мне сигарету, хотя я не курю. Я складываю все эти сигареты дома, хотя они мне не и нужны, потому что выбрасывать подарки невежливо. У меня на шкафу стоит целая коробка из-под маминых сапог, полная Вериных сигарет.