— Вы понимаете, что говорите? Это вам не худсовет, где все ставят с ног на голову! — пошел на нее Егор Евсеевич. Служителей гостиницы, как ветром, сдуло.
— А если? — Мебельная взяла огрызок веника и вставила в него палочку, помахала, как метлой.
— Никогда! — поклялся Егор Евсеевич. — Никаких украшательств! Хватит в искусстве правду заменять полуправдой! Веники у нас для обмахивания, а не для подметания.
— Посмотрите в небо! — сказала отработанным голосом Мебельная. — Галактики гибнут, а вы: «Веники!». Выдать всем по мочалке, и в море!
Империалисты знали, где селиться: если бы на земле когда-нибудь был рай, он бы назывался Доу. Что характерно, гостиницы совершенно не были похожи на привычные корпуса «Урожая» или «Востока» на ВДНХ — сорок этажей, для каждого постояльца отдельный номер с персональным туалетом и раздельной ванной. Одних полотенец штук восемь, что с ними делать, никто из девочек не знал. На умывальнике флакончики, пузыречки с шампунями и еще чем-то, в шкафу халат и тапочки одноразового пользования, на столах проспекты и журналы, в холодильнике кассеты пива в банках, джуса и кока-колы…
— Вы на это не смотрите, — сказала девушкам Мебельная, видя, как они обрадовались. — Все эти богатства созданы нашими руками, за счет эксплуатации человека человеком. Между прочим, если бы мы привыкли жить в подобной роскоши, мы бы не выиграли войну.
Хотя, ни слова о войне! Мировой конфликт возник несколько позднее, когда Вася попал не в свой номер. Бог, так сказать, уже бросил кости, Его Величество Случай вышел на большую дорогу, а Рок, сняв перчатки, потянулся к горлу человечества, хотя все выглядело внешне респектабельно, я не боюсь этого слова.
Девушки яркой стайкой уже в сумерках выбежали на пляж знаменитого международного курорта Доу; что было характерным, на пляже не оказалось ни души. На черном бархатном небе пылали глаза тысяч звезд, ноги тонули по щиколотку в мельчайшем, еще теплом песке, за спиной — пальмы, впереди — море-океан, к ногам подкатывались волны… И какие волны! Вы бы только видели — они светились, точно на дне залива стояли мощные юпитеры и подсвечивали снизу. Девушек охватило чувство нереального, сказочного, они сбросили с себя одежды и без визга входили в теплые воды, и сами начинали светиться, как собака Баскервилей. Свет струился по лицам, волосам, по грудям… Когда они погружались с головой, казалось, что они плыли в лучах луны. Нет слов описать подобную красоту.
К счастью, Егор Евсеевич, утомленный дорогой и выпавшими испытаниями, остался в номере, не видел сказочной феерии, иначе бы он загорелся поставить подобное зрелище на сцене клуба и сжег бы его до фундамента.
Воля Мебельная в воду не пошла, она сидела на скамейке на набережной с оголенными плечами, в сарафане, рядом с ней сидел Вася Лепехин и вел с ней нужную беседу ни о чем. Конечно, он бы с удовольствием присоединился к девушкам, да забыл плавки дома.
Жора тоже отсутствовал, он заперся в номере, и сколько к нему ни стучали, не отзывался, в ответ слышался только могучий храп.
— Знаешь, Вася… Можно я тебя буду звать просто Васей? — начала душевный разговор Мебельная. — Когда я утром попала в тюрьму, у меня перед глазами прошла вся жизнь.
— Кто? — не понял Вася. — Кто, Воля, проходил?
— Ты меня не так понял… Зови меня тоже просто Валей. По рождению я просто Валентина, имя Воля я сама себе придумала, когда пошла на повышение.
— Назвалась бы тогда Силой, Молнией, Громом…
— Гром — мужское имя, — ответила расслабленно Воля-Валя. — Прошла у меня она вся перед глазами…
— И дальше что, когда прошла?
— Понимаешь… У меня есть муж, он живет в деревне, у меня есть сын, он всю неделю находится в интернате с математическим уклоном, а я горю на работе, у меня не бывает воскресений, сплошь мероприятия. Я, как вол, тащу воз…
— Куда тащишь? — посочувствовал Вася.
— Вот именно, — пододвинулась она к Васе. — На личную жизнь нет ни минуточки. Да гори все пропадом! К черту! Человек я или женщина? Ты глянь, Васенька, голубь мой сизокрылый, какая красота кругом на земле. А мы сидим в кабинетах, что-то придумываем. Назад, к природе.
И она обняла Васю и крепко-крепко поцеловала на полчаса.
— Вот так, мой родной! К аллаху все! Ох, как хорошо! Нет, чтоб понять, как прекрасна жизнь, надо хоть час посидеть в тюрьме! Ты согласен?
Вася был поражен случившимся, он самоликвидировался и лишился дара речи, и сидел, хлопал глазами, как дитя в цирке.
— А как же муж? — спросил он неуверенно.
— Что муж? Что? Я не развожусь с ним потому, что у нас не любят разведенок. Тракторист, пашет землю. Васенька, сокол ясный.
— А моя жена?
— Мы ей тоже ничего говорить не будем, Васенька… Можем мы хоть раз побывать людьми в стране Шахерезады? Ведь больше никогда такой красоты не увидишь.
— А я как-то скучаю… — сказал Вася.
— Вернемся, больше скучать не будем, успокойся, займемся текучкой… Васенька!
И она вновь поцеловала Лепехина, тот окончательно лишился силы воли, Валя, иначе я не могу назвать ее в подобный момент, шептала лестные слова:
— Я тебя озолочу… Не знаешь, почем тут электрические утюги?
— Не знаю! — честно признался Вася.
