Валашский дракон - [37]

Янош умер сам, скорой и мучительной смертью, от чумы. Через год после этого старший брат Матьяша был обезглавлен, а сам Матьяш попал в плен к богемскому королю и смог вернуться домой только через два года.

Как будто сам Бог вмешался и всё уравновесил, покарав семью Гуньяди – отец в счёт отца, старший брат в счёт старшего брата и даже плен в счёт плена, ведь Влад в своё время оказался в Турции из-за венгров. Влад был отправлен туда своим родителем, желавшим получить покровительство султана и защититься от Гуньяди. Покровительство не помогло, и потому напрасное пребывание в Турции, очевидно, тоже было посчитано Богом как долг, который семья Гуньяди оплатила.

Когда на эту семью посыпались беды, Влад поначалу лишь порадовался и не думал, что здесь проявилась Божья воля, но затем ему всё чаще и чаще начала являться мысль, что совпадений слишком много: «С Матьяшем случилось всё то же, что со мной. Неужели, это глас Божий, который велит мне забыть прошлые обиды и очистить сердце от ненависти?»

Румынский государь думал об этом и тогда, когда поехал к Матьяшу в венгерскую столицу, чтобы принести вассальную присягу и получить за это трансильванские земли Амлаш и Фэгэраш. «Я отправляюсь мириться», – повторял себе Влад.

Путешествие совершилось в конце осени, когда деревья сбрасывают листву, даль застилают густые туманы и больше хочется сидеть дома, нежели куда-нибудь ехать. В глубине души Влад ехать действительно не хотел, но объяснял это погодой, поэтому повторял себе: «Я должен».

Он никогда прежде не посещал венгерскую столицу, называвшуюся Буда, но знал её по рассказам своего отца, ныне покойного – город стоял на берегу Дуная, занимая всю верхушку плосковерхого холма и долину вокруг, причём на холме, совсем не маленьком, треть всего пространства была отдана под дворец короля. Это оказалось огромное и внушительное здание.

Высоко в небо устремлялись островерхие башенки, а вход во дворец как нарочно сделали у самого подножия холма, ведь оттуда королевское жилище казалось ещё выше, и всей своей громадой давило на гостя, настойчиво внушая мысль о величии венгерской короны.

Очевидно, ту же мысль должны были внушать и пятеро ворот, которые гостю предстояло миновать, прежде чем оказаться в залах. Миновав вместе со свитой первые трое ворот, Влад вынужденно остановился во внутреннем дворе, обнесённом мощной оборонительной стеной и имевшем форму чуть обрезанного круга.

Наверное, принимающая сторона могла бы устроить, чтобы гость проехал все ворота, не останавливаясь, но сюзерен ведь должен чуть-чуть подержать своего будущего вассала у порога, тем самым подчёркивая своё высокое положение. «Не буду обижаться на это. Я приехал мириться», – снова напомнил себе Влад.

Возле четвёрых ворот дорога плавно пошла в гору – всё выше и выше. Справа, за стенными зубцами, виднелись воды Дуная и противоположный берег, на котором был заметен городок Пешт, а также серые поля, тёмные леса, простиравшиеся очень далеко, и, наконец, синяя полоска гор на самом горизонте. Наверное, гостю, обозревавшему всё это, следовало подумать, насколько обширны владения Его Величества и, опять же, преисполниться почтения к королю, чей дворец вздымался над рекой на высоту птичьего полёта, но румынский государь думал не о величии Матьяша, а о Боге и о прощении.

Наконец, Влад миновал и пятые ворота, после чего спешился и под звуки труб и бой барабанов прошёл в большую залу, где на троне восседал Матьяш, утопавший в парадных одеждах и окружённый разодетыми вельможами, выглядевшими довольно забавно. Так уж повелось, что одеяние венгерской знати сверху напоминало польскую одежду, а снизу – немецкую, поэтому просторные кафтаны в сочетании с узкими штанами делали их обладателей похожими на круглых шерстистых баранов с тонкими ножками.

Склонившийся в поклоне Влад улыбнулся, глядя на барашка-короля и его баранью свиту. К тому же князь не мог испытывать настоящего почтения к монарху, которому исполнилось всего-то пятнадцать лет. Румынский государь был вдвое старше, поэтому прилагал все усилия, чтобы уважительно смотреть на юнца, чьё лицо, ещё безусое, оставалось нежным, как у девицы, а холёные тёмно-русые кудри, спускавшиеся до плеч, ещё не успели выгореть на солнце и обтрепаться на ветру во многих походах и путешествиях. Но даже окажись королю двадцать или двадцать пять, он всё равно смотрелся бы не очень внушительно, ведь на голове у Матьяша вместо короны красовался берет, и Влад знал почему – корону-то украли, причём довольно давно, а вернуть всё никак не получалось.

В правой руке монарх сжимал скипетр, а в левой – державное яблоко. Обе вещи наверняка весили много, однако их тяжесть Матьяшу не досаждала. Когда Владу после церемонных приветствий и поднесения подарков королю пришло время произносить вассальную клятву, монарх положил тяжёлые атрибуты своей власти на красную бархатную подушку так неспешно, как будто ему жаль было с ними расставаться.

Вассальные клятвы часто произносятся в храмах, однако будущий вассал являлся православным, в то время как будущий сюзерен – католиком, поэтому церемонию устроили во дворце. Влад приблизился к трону, опустился на колени, вложил свои руки в руки Его Величества и произнёс заранее заготовленную речь – о том, что становится вассалом венгерского короля за земли Амлаша и Фэгэраша и что обязуется защищать и оберегать своего сюзерена от всех врагов.