Ваенга-Эйр - [7]

Через минуту от стоянки к ним бегом ринулся Хоу. «Чопорный и корректный» флай-саджент сорвал шлемофон, подбрасывал его вверх и что-то орал.

- Вот вам английская сдержанность!- вздохнул генерал-майор. - Что он вопит?

- Сбили «мессершмитт» и «юнкерс»... - дрожащим голосом произнесла Мира, затем шагнула навстречу лётчику. - А наши? Our? Наши как? Все вернулись? Where is Smith?

- Суетится, сучка... Слышишь, Борь, англичане для неё - «наши»! Подумаешь, прибьют твоего Сми-и-ита. Импортных ещё до хрена, танцуй под любого за по­маду.

На этот раз Кухаренко окончательно перегнул палку. Сафонов обернулся как ужаленный.

- Товарищ старший лейтенант, чтоб больше от тебя я этого не слышал! Нам с британцами воевать крылом к крылу! И Миру не трогай. Если она выбрала Сми­та, это её дело. Ещё раз кулаки распустишь, отправлю под арест. Понял?

- Ну, извини, Боря.

- А я не понял!

До нарушителя спокойствия начало доходить.

- Виноват... Так точно, товарищ капитан!

Наконец показался Смит, с виду - целёхонький. Мира, не скрываясь, побежала к нему. Остановилась метрах в двух...

От созерцания этой слишком откровенной сцены Кузнецова оторвал возбуж­дённый голос радиста:

- Товарищ генерал-майор авиации! Радиограмма. «Юнкерс» в 49-м квадрате.

- Не уймутся, гады. Мало им... - командующий снял фуражку и пригладил седой стриженый ёжик. - Один - значит, разведчик. Рамсботтом! Мира, скажи ему: отправить пару на перехват. Борис! Вот отличный повод проверить себя на «харрикейнах». Бери ведомого и лети с британцами.

- Есть!

По пути к стоянкам капитана догнал Кухаренко. На широкой крестьянской физиономии лётчика отражалась борьба чувств. Здравый смысл подсказывал - сегодня лучше не отсвечивать после «подвигов» и нагоняев, но свербело... Об­ратился по всей форме:

- Товарищ капитан, разрешите с вами?

- Отставить. Сам полечу, с англичанами. Ведомым Адонкина возьму.

- Почему?

- Потому что Смит - наш товарищ.

- Товарищ? Англичанин Смит нам товарищ?!

- У него отец - простой рабочий. Погиб от немецкой бомбы год назад. Мать едва концы с концами сводит. А ты... - Сафонов скривился и передразнил: - «Империали-ист»... Только и норовишь, дубина стоеросовая, ему кулаком в морду заехать. Стрельнешь ещё в хвост.

- Я ж не знал... Борис Феоктистыч... Товарищ капитан! Обещаю слетать без самодурства в воздухе.

Не получилось. Кухаренко угодил в опалу, которая закончилась очень быстро, когда стряслась беда - не от немецких снарядов и бомб, а где её меньше всего ожидали.

Однажды пилот газанул на земле для проверки мотора, удерживая тормоза. Са­молёт поднял хвост, воздушный винт ударил о лёд и разлетелся на мелкие щепки. Сафонов велел техникам садиться верхом у киля для противовеса, и буквально на следующий день один из британцев взлетел с седоком позади кабины...

«Харрикейн» ушёл свечой вверх, через секунду рухнул на хвост от потери скорости. Лётчика собирали в госпитале по кускам, техника спасти не удалось.

От трибунала Сафонова спасло лишь то, что он ещё формально не вступил в должность комполка, за самолёты и экипажи отвечал винд-коммандер. Аресто­вывать главу миссии союзников никому и в голову не пришло.

Притихший Кухаренко на фоне этого происшествия смотрелся безобидным шалуном. Его допустили до полётов.

В воздух поднимались каждый погожий день. «Вэг» Хоу, однажды выбрав­шись из истребителя, гордо поднял три пальца - он в Арктике завалил третьего «гунна». Уже не носился по аэродрому как шальной. Просто - работа.

Октябрь принёс настоящие холода, не столько низкую температуру, сколь­ко резкий пронизывающий ветер. Отношения между англичанами и русскими, наоборот, потеплели. Даже многозначительные взгляды офицеров-особистов не сдерживали. Людей из двух таких разных стран объединило общее северное небо.

Вечера становились длиннее. Кто-то из британцев умудрился притащить в клуб настоящую шотландскую волынку. Неужели спрятал её в кокпите «харрикейна», когда гнали машины с авианосца на Ваенгу? Никто так и не узнал.

Русские учили иностранцев своим песням. Одна через годы станет гимном северных лётчиков (автор Олег Неменок):

Отпусти тормоза, и земля на мгновенье замрёт.

А потом, оттолкнувшись, растает в рассветной дали.

И внимая всем сердцем ожившему слову - полёт,

Оставляем внизу притяжение старушки Земли.

В ясную погоду Мира, можно сказать, летала вместе со всеми - до самой по­садки неотлучно сидела около радиста. Как и в тот день, когда в воздух поднялась четвёрка из двух пар - Хоу, Смита, Сафонова и Кухаренко. Монморанси чинно ждал снаружи. Бедный пёс привык и к стуже, и к тому, что хозяин гораздо больше времени уделяет не ему, а тёмноволосой женщине.

Кузнецов глянул на часы - скоро стемнеет. Можно было уже дать команду о возвращении на Ваенгу, когда в репродукторе услышал голос Хоу:

- Гунны! Шест... Ноу! Восем!

- Восемь «мессеров», - уточнил Кухаренко. - И бомбардировщиков до хрена.

Не сложно было угадать приказ Сафонова.

- Атакуем!

В закуток радиста ворвалась обычная какофония воздушного боя.

- Отсекаем «мессов». Вег! Ёабомберз!

- О‘кей! - откликнулся Хоу. Даже через помехи радиосвязи угадывалось его крайнее напряжение - одних только «эмилей» было вдвое больше, а четвёрка с Ваенги надеялась пощипать и бомбардировщики.