В зоопарке - [4]

Бабка взывала к своим сторонникам, забывшим из‑за коварных происков мистера Мерфи даже о неизменном свекольнике.

— Я, может быть, ошибаюсь, но не кажется ли вам исключительно странным, что мистер Мерфи пытается всучить моим сироткам необученного щенка? — спросила она. — Если бы его уже отучили гадить в доме, то он бы так и сказал, а раз молчит, значит, наверняка этого не сделали. Может быть, его вообще нельзя отучить? Я слыхала о таких случаях.

Ее буйная фантазия при дружной поддержке способных ассистентов разыгрывалась с необычайной быстротой. Собака уже зримо присутствовала в комнатах. У нее лезла шерсть, она выкусывала блох, брызгала на стены, отряхиваясь от дождя, волочила по полу мерзкую дохлятину, грызла туфли, хвостом переворачивала стулья, пожирала мясо с блюда, лаяла, кусалась, блудила, дралась, воняла падалью, грязными лапами пачкала дорожки и царапала пол. А вдруг она взбесится и укусит ребенка? Двоих! Троих! Искусает весь город! И вот уже бабушку и ее бедных крошек волокут в тюрьму за укрывательство этого пакостного, вонючего и пьяного католика–пса.

И все же, как ни странно, взять щенка она разрешила. Как и предсказывал мистер Мерфи, ход судебного разбирательства изменили слова: «сторожевой пес». Едва Дейзи произнесла их, как бабка дала отбой, скомандовала полный назад и, пока мы по ее приказу ходили на кухню за десертом, успела сменить галс и произвести разведку. Корабль пошел новым курсом, и рассмотрению подверглись уже способы применения и огромные возможности собаки в качестве орудия сыска и отправления правосудия. Пес, воспитанный самой миссис Плейсер! Восемь гончих вокруг стола, терзая красную свеклу, будто еще теплого зайца, ринулись в долгие и бурные дебаты. Сейчас, бдительно навострив уши, хозяйку уже охранял ее верный пес, защитник вдов и сирот, одиноких и бездомных. Он на пушечный выстрел не подпускал к дому грабителей и убийц–маньяков, цыган, жуликов–миссионеров, бездельников и болтливых коммивояжеров. Он приносил покупки от бакалейщика, извлекал вечернюю газету изо всех уму непостижимых мест, куда мальчишка злонамеренно ее забрасывал, выносил калек из горящего дома, спасал тонущих детей, следовал за хозяйкой по пятам, по команде служил, ложился, вставал, садился, прыгал сквозь обруч и ловил крыс.

И в возмутительной личине мерзкого хулигана, и в светлом образе стража общества пес представлялся им в крайнем воплощении этих свойств. Поэтому бабка и жильцы были крайне разочарованы, когда на следующий день по комнате заковылял крохотный, тоскливо повизгивающий щенок. Его детская косолапость смутила их, а квёлые расплавленные глазки показались просто неприличными. Но, как говорила сама миссис Плейсер, никто не мог упрекнуть ее в том, что она отступается от собственных слов, и бедным сироткам было позволено возиться с этой глупой и никчемной собачонкой. Всю первую ночь, сидя на кухне в своей картонной коробке, он скулил и звал маму, а утром — тут уж из песни слова не выкинешь — устроил полный разгром: наделал на полу, стянул со стола скатерть вместе с бутылкой соуса и заляпал все вокруг густой бурой массой. За завтраком жильцы рассказывали, как чудно провели ночь, благодаря собаке, которая решила не дать никому сомкнуть глаз. В тот же день Дружка перевели в нашу комнату, и, вне себя от восторга, мы все ночи напролет обнимались, целовались и шептались с ним. Он был нашим ребеночком, нашим лучшим другом, самой миленькой, родненькой, чудной, красивой собачкой на всем белом свете. От наших нежных и бурных ласк щенок блаженно взвизгивал, и тогда мы шутливо зажимали ему морду, заставляя глухо по–взрослому рычать и неистово трясти головой, а когда мы отпускали его, он любовно, но крепко нас покусывал.

Пес был умен, незлобив и быстро схватывал собачью науку. Он стал далеко обходить бабкину редиску и салат, после того, как она несколько раз крепко вытянула его ремнем по ляжкам, скоро бросил жевать башмаки и сохнущее белье и отвык от младенческого хныканья. Он рос быстро, как сорняк: у него пропала овальная мягкость, прежде тонкая и бархатистая, как сажа, шерстка стала жесткой и ржаво–черной, а нос — аристократически длинным. Он научился настораживать умные заостренные уши. Весь он отливал бронзово–черным, а белыми были только елизаветинские брыжи на шее и самый кончик упрямого хвоста. Он, без сомнения, был исключительно красив и щедро наделен собачим обаянием и тактом.

По утрам, провожая нас с Дейзи в школу, он то забегал легким галопом вперед, заливаясь неслышным смехом от избытка счастья, то вдруг отвлекался, принюхиваясь к запахам незнакомых существ в траве, но, в общем, с усердием исполнял свои обязанности провожатого. Он легко сходился с другими псами и иногда убегал на несколько дней в горы, где охотился в компании старого, рыжего и грозного пса по кличке Месс. Месс с самого рождения рыскал дни напролет по долам и весям, а приютом ему была пожарная станция, где он и жил в свое удовольствие.

Как раз после одной из таких трехдневных отлучек в горы бабка и взяла нашего Дружка в работу. Он притащился домой усталый и немыслимо грязный, весь в клещах и колючках, с налитыми кровью глазами и громким хрипом в груди. Полдня он провалялся у крыльца, будто в похмелье, и когда мы предлагали ему еду или воду, казалось, молил стонущими глазами: «Ради Бога, оставьте меня в покое». Бабке это не понравилось, она посчитала себя задетой и пришла в ярость. Возмутилась она, как ни странно, не Дружком — осуждать домашних не позволял этикет — а Мессом, чья невоспитанность, а заодно и разгульный образ жизни его названных хозяев–пожарников, тут же подверглись подробному и безжалостному разбору. Квартирантка из тыльной комнаты сразу припомнила ночные визиты начальника пожарной команды в дом некой особы с немалым числом великовозрастных дочек чуть ли не старше своей «мамаши». Ну и дела! Пучеглазая библиотекарша — она занимала одну из передних комнат — высказала несколько любопытных предположений насчет помощника начальника, который недавно взял — неспроста, конечно — книгу о спиритизме. И как же было не знать ей, начальственно восседавшей за перегородкой в центре зала и ловившей своими жадными ушами и выпяченными, как соски, лазурными глазами каждое слово и движение читателей, что жена начальника отнюдь не являла собой образец честности, когда подсчитывала очки во время игры в бридж.