В зоопарке - [12]

Но чувства ничего ещё не значили.

Честно говоря, у чувств и у правды общего немного.

Монстры убили мою приёмную семью. Это правда.

Моя мать погибла, когда спасала меня. Это правда.

Но все те люди погибли, потому что монстры пришли и убили их. И только поэтому.

Монстры намного хуже, чем те, что сейчас окружили меня. Взрослые монстры. Монстры, которых я пережила.

Я заставила себя дышать, когда остальные начали говорить. Они все говорили мне ужасные вещи.

И тогда меня осенило: Книга была права.

Дюжина этих существ, и они посмели выбрать самого маленького ребёнка с самым страшным прошлым, которого только нашли. Они и не пытались трясти моего папу или даже какого-нибудь взрослого неженку. Они не пытались съесть Мыша. Они пришли за самым маленьким, самым уязвимым человеком поблизости.

Потому что им было страшно.

И если они боялись, это, возможно, значило, что они сами не могли никого пугать.

— Знаете, как мне кажется? — вдруг спросила я очень чётко.

Вселёныши умолкли, ошеломлённые, когда я посмотрела на Лицо-В-Полосочку. Её чёрные глаза уставились в мои, её рот остался открыт на середине предложения.

Я прищурилась, глядя на неё:

— Мне кажется, сейчас страшной могу быть я.

И потом я выключила телефон, чтобы мы остались в полной темноте — и я запрокинула голову и засмеялась над ними.

Я никогда так не смеялась. Не то чтобы я заливалась хохотом, но в этом звуке была какая-то яростная, львиная, лучистая радость. В нём не было злости, но я дала им понять, что меня не тронули их чёрные глаза и плохие сны. Мой голос не гремел, но смех, отражаясь от чёрных каменных стен, звенел так же ясно и чётко, как колокол.

И вселёныши закричали.

Их крики были не совсем страдальческими. У каждого была своя нота, один совершенно чистый не сбивающийся тон. Ни одна из нот не совпала с остальными — это была одна ужасная каша из звуков, будто свист паровоза в мультиках, но без радостных, мелодичных ноток в нём. Эта какофония напоминала звуки телевизора, когда Молли или Гарри входили в комнату — похожий на вопли, монотонный шум.

А потом все они разом умолкли — и осталось только моё хихиканье.

— Хи-хи-хи, — услышала я свой голос. — Ха-а-а-а. Глупые страшилы.

Я снова включила фонарик. Дети лежали на полу в изумлении. Они были моими ровесниками — более или менее — и один за другим стали садиться. Их глаза уже не были чёрными. Это были просто глаза.

Вселёныши пропали.

Остались только мы, дети.

— Что случилось? — спросил мальчик.

— Ай, — сказала Лицо-В-Полосочку и стала шмыгать носом, — мои глаза.

— Э… — сказала я; я продолжала светить фонариком им в глаза, чтобы они не могли рассмотреть моё лицо, и решила, что проще, наверное, будет сказать детскую версию правды. — Утечка газа[9]. Пошли. Надо выбираться. Тут очень опасно.

Пришлось ещё немного повешать им лапшу на уши, но в итоге я смогла вывести детей наружу. Они все были в замешательстве. Мыш ждал на том самом месте, где он остался, и теперь очень осторожно шёл рядом со мной, медленно и сосредоточенно, чтобы не сбить с ног растерянных детей.

Один мальчик сообразил сразу же пойти к охране и попросить о помощи, а мы с Мышем отправились другой дорогой. Я поняла, что улыбаюсь. Возможно, я шла слегка вприпрыжку.

Побеждать монстров даже немного весело. То есть ужасно в процессе, но когда всё кончается, то лучше, чем в играх.

Может, это ненормальное чувство. Наверно, оно у меня от папы.

Мы с Мышем вернулись в кафе, и я купила победную картошку. Мыш в порыве грохнулся на брюхо под стол, радуясь, что я в порядке; и ладно. Я чуть-чуть съехала со стула вниз, чтобы посмотреть, ест ли он свою картошку.

Папа вернулся где-то через пять минут с парнем старше меня на несколько лет. Он улыбнулся мне, а я ему.

— Привет, тыковка, — сказал папа. — Это Остин. Он тоже не видел местных горилл. Давай наберём еды и вместе к ним заглянем?

— Хорошо, Папа, — сказала я.

Он моргнул, а потом расплылся в такой широкой улыбке, что я думала, у него лицо треснет.

— Гав, — сказал Мыш, виляя хвостом.

* * *

Меня зовут Мыш, и я Хороший Пёс. Все так говорят.

В моей жизни много прекрасных людей, но важнее всего для меня Мой Друг Гарри Дрезден и его дочка Мэгги. Я люблю их, люблю быть с ними рядом и люблю ходить в зоопарк.

Я там никогда не был, но по рассказам Моего Друга уже был уверен: мне там понравится.

Мой Друг и Мэгги пахли очень нервно, хоть и старались этого не показывать. Мой Друг боялся, что не сможет стать хорошим отцом для маленькой девочки, и это было глупо — но если бы он не боялся, это был бы совсем другой человек. Она тоже расстраивалась, но по другому поводу. Она боялась, что у неё будет Паническая атака, что мне придётся ей помочь и что её отец решит, что она слабая, с проблемами, и не захочет быть ей отцом. Это тоже были глупости, но в жизни ей приходилось нелегко.

Оба они были хорошими людьми и их обоих часто неправильно понимали их братья люди.

Вы, люди, можете стать самыми прекрасными созданиями на свете — если сумеете продраться сквозь всю ту невозможную глупость, которую, кажется, носите в своих сердцах. В том нет вашей вины. Вы просто ещё не знаете, как ваши сердца устроены.