В зеркале сатиры - [4]

— Куча денег нужна одинокому мужчине.

— Я серьезно говорю, Виктор. Я проработала в прокуратуре тридцать лет. Это же целая жизнь! Сколько сменилось прокуроров за тридцать лет? Я вам скажу. Вы обращали внимание на свой стол? Я за ним когда-то сидела.

И Кира Яковлевна подошла ко мне. Она откинула край газеты, которой я был прикрыт, и показала Немцову зарубки…

— Это я их делала, вот этими ножницами. Можете подсчитать, Виктор: восемнадцать зарубок — восемнадцать прокуроров! Ужасная текучесть! Иногда я просто не успевала привыкнуть к человеку. Были годы — вы о них тоже слышали, — когда с утра в кабинете сидел один прокурор, а после обеда — другой. Выберите любую зарубку, и вы услышите характеристику, какую нельзя получить ни в одном отделе кадров.

— Выбираю вот эту, — сказал Немцов.

— Пятая?

Кира Яковлевна с минуту молча что-то вспоминала.

— …Работал прежде юристом в нашем торгпредстве в Токио. Ужасно боялся простуды. Когда я приходила к нему домой с делами, он встречал меня в кимоно и заставлял слушать пластинки с записями песенок японских гейш. Грипповал он часто, и поэтому репертуар этих музыкальных дам я изучила в совершенстве…

Немцов указал на другую зарубку.

— Тринадцатый? Этот не решал ни одного дела без совета с женой. Целыми днями она сидела в его кабинете. Собираясь в суд, он спрашивал: «Лизок, курочка моя, могу я требовать для этого растратчика десять лет со строгой изоляцией?» А она отвечала: «Петушок, смело можешь настаивать на десяти годах». И прокурор настаивал…

— Что ни человек, то целая система. И никто в ней толком разобраться не может.

— А кто страдал от этого? Понятно кто — Кира Яковлевна. Но разве я когда-нибудь жаловалась? Нет. Не знаю, кому как, а мне нравится такая жизнь. Вы все босяки, конечно, но я вас люблю. И когда возвращаетесь после своих оперативных заданий невредимыми, — для меня радость. Значит, никого не задела бандитская пуля, никто не оказался под железнодорожным откосом. Значит, не будет ни речей, ни духового оркестра. Больше всего я ненавижу духовой оркестр.

— А вот когда хоронили Никанорыча, музыки не было.

— Вы не знаете подробностей, Виктор. Речей тоже не произносили. Хотя Никанорыч заслужил и то и другое. Его я любила больше всех вас. Когда вы уходили со службы, мы оставались с Никанорычем и обсуждали международное положение. И знаете, Виктор, у нас никогда не возникало спорных вопросов. Мы не вели друг с другом полемики. Ни закрытой, ни открытой… Кстати, Витя, вы еще долго намерены, слушать мои россказни?

— Но это же так интересно!

— А я предполагала, что вам нужно куда-то ехать. И далее вызвала дежурную машину.

Тут Немцов действительно вспомнил, что ему надо ехать в «Лесосбыт». Он торопливо захлопнул все мои ящики и побежал вниз…

ГРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ

Рассказ Белой и Черной телефонных трубок

В тот момент, с которого я начну свой рассказ, Григорий Петрович Столбов, заместитель управляющего «Лесосбытом», держал в руках именно меня, Белую телефонную трубку. И говорил, как всегда, с достоинством, но почтительно:

— Не беспокойтесь, Кузьма Лукич, будет сделано. Подбиваем последнюю цифирь… Да, жмем изо всех сил… Сойдется ли баланс? Спрашиваете! Тютелька в тютельку, бревно к бревну… Будет сделано!

Но как только абонент отключился, Столбов небрежно бросил меня на рычаг аппарата и заговорил со своим ближайшим помощником — референтом Василием Ивановичем Глотовым. Заговорил о предмете, который интересовал его гораздо больше скучных цифр, — о вчерашнем преферансе.

— Ну как? Сразились вчера?

— Да, скинулись по маленькой. Почему не пришел?

— Понимаешь, опять у Екатерины задержался. Что ни говори, Василий, а женщина она редкая! Таких мало. Вот, по последней переписи у нас числится около ста двадцати миллионов душ женского пола. Но настоящих женщин, как Екатерина, среди них тысячи. Может быть, даже сотни. А об остальных и говорить не хочется. Так себе… чиновницы!

Тут-то и появился Сербин. Он вежливо поздоровался с Глотовым, подсел к Столбову и, как обычно бывает в таких случаях, начал разговор издалека — с погоды.

— Погодка-то стоит разлюли-малина, как говорила моя покойная мама. Солнечные калории — без всяких нарядов и лимитов! Скоро и грачи загалдят! Один уже прилетел!

— Так уж и прилетел… Наверно, ворона какая-нибудь…

— Что вы, Григорий Петрович, у меня глаз наметанный. Грач, самый настоящий! Солидный такой грачина, жирный, и прилетел, видать, издалека.

— Издалека, говоришь? Ну, спорить не буду, тебе видней.

И опять тема не получила дальнейшего развития: пришел Немцов. Он представился и сразу же заговорил со Столбовым:

— Поверьте, Григорий Петрович, пришел не самозванно. Меня направили к вам как к самому большому специалисту по лесу.

— Ну какой я теперь специалист! Хотя когда-то и мы были рысаками. Шумели леса над головой. А сейчас только бумаги шуршат. Спросите меня, каким концом сосна из земли растет, боюсь, напутаю.

Как я поняла, Столбов решил, что в разговоре с представителем прокуратуры Сербин будет лишним, и поторопился отпустить его.

— Так вы, товарищ Сербин, по какому вопросу к нам?

— Да я все, Григорий Петрович, относительно наряда «Стройфаянса» на кругляк.