— Есть и другой инструмент, который все двери открывает. Про золотой молоток слыхал?
— Не слыхал. Просветишь, и я знать буду.
— И этот в ученики лезет! Ну и денек сегодня!
Вдруг мой аппарат зазвонил так резко, что от неожиданности я даже подскочила на своих рычажках и чуть не свалилась на пол. Но Столбов ловко подхватил меня.
— Слушаю, Кузьма Лукич… Готов отчет. Сейчас завизируем у плановиков и летим. На бреющем.
Столбов нажал мою мембрану рукой и тихо сказал:
— Лупаков вызывает, не терпится ему.
— Я готов, только вот последнюю запятую поставлю, — ответил Глотов.
Вскоре они ушли.
А теперь пора вступить и мне, Черной телефонной трубке. (Вообще я не очень понимаю, зачем нужны разноцветные телефонные аппараты. Во всяком случае, на мой взгляд, черный цвет элегантнее.) Некоторое время наша комната была пуста, пока не появилась Екатерина Павловна. Она была одета в модную шубку. Меховую шапочку держала в руках. Не обнаружив ни Столбова, ни Глотова, Екатерина Павловна огорчилась:
— Смылись мальчики… Вот противные! А хотели условиться насчет а-ля фуршета.
Екатерина Павловна подошла к столу Столбова и обратила внимание на запись в настольном календаре.
— Девятнадцать ноль-ноль? Что бы это значило? Наверное, все то же! Очередной грач прилетел… Что же делать, скучища-то какая! Неужели опять старичка-бодрячка звать? Брр… противно.
Сбросив привычным движением шубку, Екатерина Павловна нетерпеливо заходила по комнате.
— Эх, Катька, Катька, до чего ты докатилась! Знали тебя в столице, раскланивались с тобой на премьерах, ручку твою целовали на приемах. И на Невском проспекте твоя звезда сияла…
Потом она достала из сумки зеркальце, глянула в него и стала декламировать:
Обручем холода сердце сковано,
Губы стынут от горестных мук…
Лучше ходить бы мне нецелованной
И ничьих бы не знать рук…
Какие тебе, Катька, стихи писали! А теперь? Закопала себя в этой берлоге, того и гляди, в старую медведицу превратишься. А ведь львицей была! И у ног твоих — поклонники… Целое лежбище. Любого выбирай… Так как же: звонить или не звонить?
Тут Екатерина Павловна взяла меня в руки и, покрутив диск, начала разговор:
— Алло, девушка! Соедините меня с вашим шефом… Говорят откуда? От верблюда!.. А я и не грублю. Это не грубость, это Корней Чуковский. Может быть, читали в детстве? Говорят из заочного филиала юридического института, Екатерина Павловна Кравцова… Да, есть такой заочный филиал. Вы что, новенькая у нас?… Ну вот что, новенькая, поскольку мы с вами теперь довольно близко познакомились, соедините меня. Спасибо… Это я, Катерина. У вас сегодня вечер свободный?.. Тогда, может быть, заглянете на огонек?.. Ну, часикам к восьми… Кто будет? Я буду. Вам что, меня одной мало?.. Ну, вот то-то же! Пока!
Едва Кравцова успела положить меня на аппарат, как вошел Столбов. Увидев ее за своим столом, он удивился:
— Ты что здесь делаешь? Почему не позвонила?
— Звонила, только не тебе. Придешь сегодня?
— Не жди. Занят я.
Теперь опять включаюсь я, Белая трубка. Оказалось, что Столбов вернулся только для того, чтобы позвонить кому-то. Он порывисто схватил меня и набрал номер.
— Алло, говорит Столбов. Хочу предупредить: только что у меня был следователь… Да, новый, Немцов. И, думаю, неспроста. Прошу вас, присмотритесь… Да не учу я!.. Хорошо, хорошо.
Когда Столбов опять-таки очень небрежно швырнул меня на рычаг, Кравцова язвительно спросила:
— Открытым кодом работаешь?
— Глотова нет, а для тебя разговор о Немцове не секретный. Познакомься с ним. И быстро. Ему лавры Петра Никанорыча Дорошенко покоя не дают. Значит, следует пойти товарищу навстречу. Нужна закладная на его безгрешную душу.
Столбов пошел к поджидавшему его внизу Глотову, а через некоторое время покинула «Лесосбыт» и Кравцова.
Рассказ Двери, обитой кожей
Дверь я несколько необычная. Поскольку моя главная функция — охранять тишину и покой в кабинете заместителя председателя облисполкома Кузьмы Лукича Лупакова, то меня с обеих сторон обили кожей. От этого я немножко располнела, но не утратила ни слуха, ни зрения. И вот что замечательно: я одинаково хорошо вижу и слышу любой своей стороной. Поэтому всегда знаю, что происходит и в кабинете, и в приемной.
Мне хочется начать свой рассказ с той минуты, когда в приемную вошел Немцов. Здесь были только Валя — помощница Лупакова, однокашница Немцова по институту, и Сербин, сидевший в отдалении.
— Ну как, Валюша, обживаешься на новом месте? — спросил он ее. — Вижу, ты уже здесь как рыба в воде.
— Хуже: как рыба в консервной банке. Советовал ты мне не брать для диплома административного права… Не послушалась. Теперь вот маринуюсь тут, как салака.
— Ничего, и салака в открытое море выходит. Придет твое время!
— Тебе-то хорошо говорить…
— И мне худо, Валя. Брожу по лесу и никак просеку не могу найти. Совещание скоро?
— Сейчас начнется.
Вошли Столбов и Глотов. Столбов, вероятно, ожидал увидеть здесь Немцова, но присутствие Сербина его удивило.
— Ба, опять те же лица! — воскликнул он и, обращаясь к Немцову, сказал: — Ну, вы-то знаю, почему здесь. А других тоже приглашали?
Вопрос был явно адресован Сербину. И тот немедленно ответил:
