В зеркалах воспоминаний - [35]

«Непридуманное» Льва Разгона

Одним из самых замечательных и значительных событий моей жизни я считаю знакомство с Львом Разгоном. И этим я обязан Юлии Абрамовне Добровольской, которая вводила своих учеников в свой круг и с душевной щедростью делилась с нами своими друзьями.

Лев Эммануилович Разгон. Русский писатель, литературный критик, правозащитник. Узник ГУЛАГа. Один из основателей Общества «Мемориал». Он покорил меня с первых же минут знакомства. Это был совершенно потрясающий собеседник, и ему было что рассказать.

Разгон окончил Московский пединститут, историко-экономическое отделение, работал в только что созданном Детиздате ЦК ВЛКСМ – сейчас это издательство «Детская литература», писал рассказы для детей. В апреле 1938 года был арестован, отсидел 17 лет, а когда вышел и был реабилитирован, начал писать популярные книги для детей об ученых и науке. Попав с инфарктом в больницу – 17 лет лагерей не прошли даром – он вдруг понял, что весь его опыт ГУЛАГа уйдет вместе с ним. И он начал писать заметки о ГУЛАГе. Делал это ежедневно. Он был человеком потрясающей дисциплины. Когда набиралась глава, он приглашал своих молодых друзей (в основном это были ученики и друзья Юли) и читал законченные главы. Так появилась книга «Непридуманное», которая принесла ему широкую известность. Может быть, его книга – лучшее из того, что написано на эту тему.

Но это произошло много лет спустя. А тогда мы встречались у Юли или приходили к Разгону – он жил в писательском кооперативном доме на Малой Грузинской в Москве. Его жена Рика накрывала стол – наливался чай, ставилась какая-то выпивка. И он своим хриплым голосом читал отрывки из лагерных воспоминаний. Это были совершенно потрясающие вещи. Он описывал разные типы людей, с которыми встречался, иностранцев в ГУЛАГе, всевозможные эпизоды – курьезные и драматические. И каждый раз, когда заканчивался наш вечер, он, провожая нас к выходу, показывал на большой сундук, который стоял около двери, и говорил: «Ребята, вот меня не будет, это будет здесь храниться». Тогда и в голову не могло прийти, что когда-нибудь это будет опубликовано.

В память врезался его рассказ о лагерном дне 5 марта 1953 года. Мороз жуткий. Начало марта – в Сибири зима в полном разгаре. Лагерь выстроен на плацу перед домиком с красным крестом. Это медпункт. А в нём заседает «консилиум» из профессоров-зэков, которые изучают бюллетень о состоянии здоровья товарища Сталина. Люди слышали про какое-то опасное дыхание с непонятным названием, что-то о сосудах и давлении. И вот теперь и зэки, и охрана молча, с напряжением ждут, что скажут профессора. Проходит минут двадцать, на крыльце появляется седой доктор в лагерной робе. «Братва, пахану – пиздец!» – говорит он и уходит. Потом эту историю Лев Разгон рассказал по телевидению, но его тогда запикали…

На заре перестройки Разгон послал свой рассказ Виталию Коротичу – главному редактору журнала «Огонек», который в то время стал одним из локомотивов гласности. Рассказ назывался «Жена президента». Дело в том, что Разгон в Устьвымлаге сидел с женой Михаила Ивановича Калинина, урожденной Лорберг. Екатериной Ивановной (Иоганновной) Лорберг-Калининой. Когда ее объявили изменницей родины и приговорили к 15 годам тюрьмы, ее муж – «всесоюзный староста» был главным соратником Сталина. В то время как он принимал иностранных гостей, вручал награды великим государственным деятелям и главам государств, жена в лагерном предбаннике стёклышком счищала гнид с одежды заключенных. Это была ещё легкая работа – жену Калинина щадили…

Коротич напечатал рассказ, и в тот день, когда журнал вышел, Разгон, как говорится, проснулся знаменитым. Автору позвонил Горбачев. Лёву начали печатать.

В 1991 году, когда мы уезжали в командировку в Италию, Лёва пришёл проводить нас на Киевский вокзал и дал нам одно задание. Он рассказал, как будучи пионервожатым, попал в особняк у Никитских ворот, построенный еще до революции архитектором Шехтелем для московского предпринимателя Рябушинского. Потом в этом особняке советское правительство поселило обласканного им Максима Горького, вернувшегося из Италии на родину.

Лева сопровождал делегацию юнкоров, которые пришли к великому пролетарскому писателю. Все нарядные, в пионерских галстуках. Писатель поил их чаем с сушками, они читали ему стихи, показали стенгазету. Все были довольны друг другом. Когда встреча закончилась, классик пошел провожать своих юных гостей. А за каждой портьерой, по свидетельствам современников, стояли НКВДэшники. Спускаются юнкоры по роскошной шехтелевской лестнице – она так знаменита, что вошла во все учебники по архитектуре – и провинциальный Лева с восхищением говорит:

– Ох, Алексей Максимович, какой же у вас дом красивый!

На что пролетарский писатель ответил:

– Эх, милый, это ты красивых не видал! Это не дом, а сортир!

И вот теперь Лева попросил:

– Ребята, съездите на Капри. Посмотрите, что у него там за дом был, если шехтелевский особняк у него сортир.

При первой же возможности мы поехали на Капри. Посмотрели тот дом (даже два дома, если не ошибаюсь, где в разное время жил Горький). Ничего особенного. Конечно, там есть веранда, где Ленин играл в шахматы с Богдановым. Есть вид на море, что всегда прекрасно. Но на Капри отовсюду на море прекрасный вид. Однако особого богатства там мы не заметили. Я думаю, что тот, московский дом был для писателя как ощущение неволи, поэтому он так сказал. Там же, на Капри, я купил книгу, посвященную русским на Капри, и узнал, что, например, Владимир Ильич был у Горького не с Надеждой Крупской, как пишут биографы Ильича, а с Инессой Арманд.