В защиту П. Г. Вудхауза - [6]

Кроме того, нужно помнить, что Вудхауз попал в плен ровно тогда, когда война еще только вступала в свою самую отчаянную фазу, а до этого (о чем мы сейчас склонны забывать) общее отношение к происходящим событиям было довольно вялым. Боевых действий почти не было, правительство Чемберлена теряло популярность, видные публицисты намекали, что нужно как можно скорее заключить мир, профсоюзы и комитеты лейбористской партии по всей стране принимали резолюции против войны. Впоследствии, конечно, все изменилось. Франция пала, наши войска едва успели убраться из Дюнкерка, Англия осталась одна, на Лондон посыпались бомбы, Геббельс объявил, что Англию «ждет нищета и разруха». К середине 1941 года англичане поняли, с кем имеют дело, и стали гораздо злее относиться к врагу, чем раньше. Но Вудхауз этот год провел в плену, где с ним довольно неплохо обращались. Он пропустил самый разгар войны и в 1941 году относился к ней так же, как в 1939-м. И он был такой не один: примерно в то же время немцы несколько раз сажали пленных англичан перед микрофоном, и некоторые из них высказывались, по меньшей мере, столь же неприлично, как и Вудхауз. На них, однако, никто не обратил внимания. И даже такой откровенный изменник, как Джон Эмери, вызвал меньшее возмущение, чем Вудхауз.

Но почему? Почему несколько глуповатых, но совершенно безобидных высказываний пожилого писателя вызвали такой взрыв негодования? Ответ, по-видимому, стоит искать в том, какими грязными средствами ведется пропагандистская война.

У радиопередач Вудхауза есть одна безусловно важная особенность: это время их выхода в эфир. Вудхауза освободили за пару дней до вторжения в СССР, когда верхушка нацистской партии уже не сомневалась, что оно произойдет. Было жизненно важно как можно дольше удерживать Америку от вступления в войну, и, действительно, примерно в это время Германия стала проявлять по отношению к США невиданное дружелюбие. Вряд ли немцы могли надеяться разбить СССР, Англию и США одновременно, но, если бы они быстро расправились с СССР (что они, собственно, и намеревались сделать), Америка не успела бы вмешаться. Освобождение Вудхауза, событие само по себе малозначимое, было неплохим способом задобрить американских изоляционистов: он был широко известен в Америке и, как полагали немцы, особенно любим среди англофобов за высмеивание глупых англичан, с их гетрами и моноклями. Посадив его перед микрофоном, немцы могли не сомневаться, что он так или иначе уронит престиж Англии, а освободившие его в то же время предстанут порядочными людьми, которые благородно обращаются со своими врагами. Таков, вероятно, был расчет, хотя сам факт, что Вудхаузу дали выступать лишь около недели, означает, что он не оправдал ожиданий.

У англичан тоже был свой, хотя и противоположный, расчет. Два года после Дюнкерка боевой дух англичан держался на ощущении, что это не просто война за демократию, но и война, которую предстоит вести простому народу. Правящие круги Англии были дискредитированы своим попустительством Германии и военными катастрофами 1940 года. Происходило социальное выравнивание. В общественном мнении патриотизм и левые настроения оказались связанными друг с другом, и многочисленные талантливые журналисты изо всех сил старались укрепить эту связь. Типичные образчики процветавшей тогда демагогической пропаганды можно видеть в выступлениях Джона Пристли по радио и статьях Кассандры в «Дейли миррор». В такой атмосфере Вудхауз представлял собой идеальную мишень. Считалось, что богачи вероломны, а Вудхауз, как подчеркивал в своих выступлениях Кассандра, был богат. Кроме того, на него можно было нападать совершенно безнаказанно, не опасаясь пошатнуть общественные устои. Нападать на Вудхуаза — далеко не то же самое, что нападать, например, на Бивербрука. Простой писатель, сколько бы денег он ни зарабатывал, не принадлежит к правящему классу. Даже если его годовой доход достигает пятидесяти тысяч фунтов, он лишь внешне напоминает миллионера. Он всего лишь счастливчик, которому улыбнулась удача (а улыбается она обычно очень ненадолго), как если бы он случайно поставил на выигравшую лошадь. Оплошность Вудхауза открывала хорошую возможность для пропаганды. Можно было «изобличить» богатого паразита, не привлекая нежелательного внимания к тем паразитам, которые гораздо больше этого заслуживали.

В то жестокое время простительно было негодовать на поступок Вудхауза, но обвинять его три-четыре года спустя — утверждая к тому же, что он сознательно изменил родине, — непростительно. Мало что в этой войне было отвратительнее нынешней охоты за изменниками и предателями. В лучшем случае одни виновные наказывают других виновных. Во Франции ловят всякого рода мелких крыс: полицейских, продажных журналистов, женщин, спавших с немецкими солдатами, — не замечая, что крупные крысы остаются безнаказанными. В Англии яростнее всего против предателей выступают консерваторы, призывавшие к миру в 1938 году, и коммунисты, призывавшие к нему же в 1940-м. Я пытался показать здесь, как несчастный Вудхауз — потому лишь, что успех и жизнь вдали от родины позволили ему так и остаться мыслями в эдвардианской эпохе, — стал пешкой в пропагандистском эксперименте, и полагаю, что пора уже, наконец, считать это дело закрытым. Если американцы поймают и расстреляют Эзру Паунда, это утвердит его репутацию как поэта на многие века, — так и мы, если изгоним Вудхауза, лишим его британского гражданства и заставим поселиться в Соединенных Штатах, то в конце концов сами же этого устыдимся. Если мы и вправду хотим наказать людей, ослаблявших в критическую минуту боевой дух нашего народа, то есть и другие, кто и поближе к нам, и больше заслуживает наказания.