В защиту П. Г. Вудхауза - [5]

носить гетры, точно так же, как опереточный китаец должен носить косичку. Писатель-юморист не обязан идти в ногу со временем, и, напав на золотую жилу, Вудхауз продолжал разрабатывать ее с упорством, дававшимся ему, несомненно, тем проще, что до немецкого плена он шестнадцать лет не ступал на английскую землю. Его представление о структуре английского общества сложилось до 1914 года, и представление это было наивным, традиционным и в глубине своей почтительным. Несмотря на долгие годы жизни в Америке, Вудхауз так до конца и не американизировался. Как я уже говорил, в книгах второго периода его творчества то и дело попадаются американизмы, но это лишь потому, что для британского уха Вудхауза они казались забавной диковинкой. Вудхауз любит ввернуть в высокопарную английскую фразу какой-нибудь прозаизм («И с жутким невеселым смехом Стэнли Фиверстоунхо Акридж занял пять шиллингов и удалился в ночь»[6]) или какое-нибудь жаргонное словечко, и американизмы прекрасно подходили для этих целей. Однако он освоил этот прием еще до поездки в Америку, а перевранные цитаты из классиков, которыми он так любит пользоваться, были в широком ходу у английских писателей, начиная, по крайней мере, с Филдинга. Как отмечает Джон Хейвард[7], Вудхауз во многом опирается на английскую литературу, в первую очередь на Шекспира. Его книги, безусловно, ориентированы не на интеллектуалов, а на всех, кто получил традиционное школьное образование. Когда, например, он пишет, что некто вздыхает «как Прометей при виде знакомого коршуна, желающего пообедать», то ожидает от своих читателей знакомства с греческой мифологией. В молодости ему, по-видимому, нравились Джером К. Джером, Барри Пейн, Уильям Джекобс, Киплинг и Ф. Энсти, и он так и остался ближе к ним, чем к динамичным американским юмористам вроде Ринга Ларднера или Деймона Раньона. В своем радиоинтервью с Фленнери Вудхауз беспокоился, «сохранятся ли после войны те люди и та Англия, о которых я пишу», не сознавая, что они уже давно обратились в призраки. «Он продолжал жить в том времени, о котором писал», — говорит Фленнери, имея в виду, скорее всего, двадцатые годы. Но на самом деле это время было эдвардианской эпохой, и если Берти Вустер когда-нибудь и существовал, то он погиб около 1915 года.

Если мой анализ вудхаузовского мироощущения справедлив, то сразу становится очевидной несостоятельность и даже нелепость предположения, будто бы в 1941 году Вудхауз сознательно взялся помогать нацистской пропаганде. Да, не исключено, что к радиовыступлениям его побудило обещание досрочного освобождения (хотя его и так должны были выпустить через несколько месяцев, когда ему исполнялось шестьдесят лет), но он никак не мог сознавать, что этот его поступок нанесет ущерб британским интересам. Как я пытался здесь показать, нравственные принципы Вудхауза оставались на уровне школьника, а согласно школьному кодексу чести, предательство во время войны — самый непростительный грех. Но как он мог не понимать, что его выступления сыграют на руку нацистской пропаганде и обрушат шквал негодования на его собственную голову? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно принять во внимание два обстоятельства. Во-первых, полное отсутствие у Вудхауза (насколько можно судить по его опубликованным произведениям) какой-либо политической сознательности. Всякие разговоры о «фашистском уклоне» в его книгах — полнейший вздор. После 1918 года у него вообще не было никакого «уклона». В его книгах можно найти лишь некоторое беспокойство по поводу классового неравенства и время от времени наивные и незлые упоминания о социализме. В сборнике «Сердце обалдуя» (1926) есть один дурашливый рассказ о русском писателе, навеянный, видимо, партийной борьбой в тогдашнем СССР, но упоминания о советской власти в нем исключительно шутливые и — учитывая время, когда это было написано, — не слишком враждебные. Дальше политические взгляды Вудхауза, похоже, не простирались. Насколько мне известно, он даже ни разу не написал слова «фашизм» или «нацизм». Для человека левых взглядов — да и вообще для любого «просвещенного» человека — выступление по нацистскому радио или любое другое сотрудничество с нацистами было бы одинаково немыслимо как во время войны, так и до нее, но это свойство мировоззрения, сложившегося почти что за десять лет идеологической борьбы с фашизмом. Вспомним, однако, что подавляющее большинство англичан оставались безучастными к этой борьбе до конца 1940 года. Абиссиния, Испания, Китай, Австрия, Чехословакия — весь этот длинный список преступлений либо вовсе остался незамеченным, либо смутно отразился в сознании как какие-то зарубежные распри, которые «нас не касаются». Чтобы легче было представить степень общественного невежества, напомню, что у обычного англичанина слово «фашизм» ассоциировалось в те годы только с Италией, и он очень удивлялся, когда вдруг слышал то же самое слово применительно к Германии. А из книг Вудхауза не видно, чтобы он был лучше осведомлен в политике или интересовался ей сильнее, чем большинство его читателей.