В заразном бараке - [7]

Шрифт
Интервал

Это настоящее кладбище!

Бадвинкель. Спасибо вам, доктор! Счастливого плавания! И удачи в благих начинаниях!

Он покидает сцену, в то время как Гланц, греясь в лучах славы, стоит спиной к тем, кто находится на сцене. Свет гаснет.

Сцена вторая

Полдень того же дня. Жизнь в отделении течет, как всегда по утрам. Все пациенты, кроме двух лежачих больных, одеты в робы. Кто-то сидит на кровати. Другие сидят на стульях и читают, в основном комиксы. Из портативного радио звучат джазовые мелодии. Несколько пациентов, среди которых Макгрудер, чья кровать находится рядом с кроватью Кларка, читают или пишут письма. Андерсон, санитар госпиталя, сидит рядом с кроватью Чакли и внимательно следит за приборами, периодически поправляя поступление кислорода, наблюдая за тяжелобольным пациентом. В то время как все заняты своими делами, на левой стороне сцены появляется персонаж в одежде католического священника и идет навстречу Линвиеру, который появился на противоположной стороне сцены и склонился над постелью Чакли. Священника сопровождает молодой служка, который несет атрибуты, используемые в церкви для последнего причастия.

Священник (Линвиверу). Мне сказали, что у вас есть пациент, который нуждается последнем причастии.

Линвивер. Я так не думаю, сэр.

Священник (хмуро смотрит на Чакли). Почему? По-моему, этот человек смертельно болен.

Линвивер. Без сомнения, сэр. Он в коме. Тяжелее не бывает.

Священник (двигаясь вперед). Тогда ему нужно сделать последнее помазание.

Линвивер. Сэр, но человек этот баптист.

Священник. Он не может быть баптистом.

Линвивер. Извините, сэр, но это так. Он говорил мне. Кроме того, это написано на его жетоне. «П» у протестантов.

Священник. Послушайте, это невозможно. Я получил письмо из штаба, в котором сказано, что католик умирает в отделении «В».

Линвивер. Но это отделение «Д», сэр.

Священник. Простите, это отделение «В», как «Виктория»?

Линвивер. Нет, сэр, «Д», как «Дохлятина».

Священник. «Д», как «Дохлятина»?

Линвивер. Так точно, сэр. «В» — ортопедическое отделение.

Священник. Тогда какое же это?

Линвивер. Урологическое и венерическое.

Священник. Урологическое и венерическое? (Содрогается.) Боже! (Ассистенту, живо.) Уходим отсюда, Уилкинс! Быстро! Быстро!

Он торопится на выход и уходит со сцены в сопровождении ассистента. На краю сцены слева стоит кровать молодого матроса по имени Макдэниел, который жадно перечитывает письмо, которое только что получил. Внезапно он вскакивает со своего стула, и его голос привлекает внимание других пациентов.

Макдэниел. Я не могу поверить! Я просто не могу в это поверить!

Дадарио. Что случилось, Макдэниел? Тебя уволили в запас?

Макдэниел. Я про письмо — я получил письмо от личного секретаря Ронды Флеминг!

Станцик. И что сказала Ронда? Она хочет, чтоб ты вдул ей?

Макгрудер (сукоризной, искренне). Перестань, идиот! Ты не достоин даже произносить ее имя! (Возвращается к письму.) Послушай вот это. «Дорогой Дэви! Как и многие кинозвезды, мисс Флеминг каждый день получает сотни писем от своих обожателей, и она не в силах ответить каждому. Но ты пишешь ей так часто, что это сильно впечатлило ее, и она попросила меня написать тебе. Она думает, что такие, как ты, моряки — это самые лучшие, чистые, храбрые парни Америки, и она надеется, что ты будешь думать о ней, когда отправишься в море и будешь сражаться с японцами. Искренне твоя…»

Его голос замирает в благоговении.

Станцик. Клянусь, она бы усралась, если бы узнала, что у тебя триппер.

Макдэниел (сердито Станцику). Ты уже достал, урод…

Линвивер (проходит между ними). Ну, ну, не ссорьтесь, ребята! Уже двенадцать. Время жратвы! (Всем.) Приятного аппетита, парни! Всем, кроме тебя, Шварц. Ты сегодня идешь на исследование желудка.

Пациенты уходят со сцены, минуя Макгрудера, сидящего на стуле у своей кровати. Шварц сидит рядом с ним. Санитар отходит от кровати Чакли, который дышит кислородом. Линвивер оглядывается назад.

Линвивер. Трескать не будешь, сынок?

Макгрудер. Нет, я… мне кажется, потерял аппетит. Я останусь здесь, если можно.

Линвивер (довольно добродушно). Конечно, Уолли. Я понимаю. Многие парни теряют аппетит, попадая сюда. Ничего, это ненадолго.

Линвивер уходит. Макгрудер сидит, читая одно из писем. Кларк сидит, опираясь на подушки, и молча смотрит на Макгрудера и Шварца.

Шварц (в его голосе слышались зависть и восхищение). У тебя столько писем.

Макгрудер (скромно). Ну да, много. Пять. Думаю, для одного дня это немало.

Шварц. Я получаю по одному письму каждый день. От жены. Это замечательно. Я чувствую себя не таким одиноким. А тебе кто пишет?

Макгрудер. Моя девушка, из моего родного города в Виргинии. Иногда она Пишет мне по два письма в день — да нет, больше! — даже по три письма. Чаще она пишет о книгах, которые читает. Она очень любит поэзию — так же, как я.

Шварц. Блондинка или брюнетка?

Макгрудер. Что-то среднее. У нее рыжевато-каштановые волосы, можно так сказать? Да, рыжевато-каштановые.

Шварц. У нее хорошая фигура?

Макгрудер (с чувством). Все при ней.

Шварц. Жаль, про мою жену этого не скажешь. У нее приятное лицо. Она похожа, ну, немного похожа лицом на Эву Гарднер. Но в остальном… начала толстеть. К сожалению.


Еще от автора Уильям Стайрон
Выбор Софи

С творчеством выдающегося американского писателя Уильяма Стайрона наши читатели познакомились несколько лет назад, да и то опосредованно – на XIV Московском международном кинофестивале был показан фильм режиссера Алана Пакулы «Выбор Софи». До этого, правда, журнал «Иностранная литература» опубликовал главу из романа Стайрона, а уже после выхода на экраны фильма был издан и сам роман, мизерным тиражом и не в полном объеме. Слишком откровенные сексуальные сцены были изъяты, и, хотя сам автор и согласился на сокращения, это существенно обеднило роман.


Признания Ната Тернера

Самый популярный роман Уильяма Стайрона, который, с одной стороны, принес целую коллекцию престижных призов, а с другой - вызвал шквал гневных откликов прессы и критиков, обвинявших автора в ретроградстве и расизме.  Причиной тому послужила неожиданная оценка Стайроном знаменитого восстания рабов 1831 года. Это событие становится лишь обрамлением завораживающе красивой истории о страстной, безжалостной и безнадежной любви предводителя восстания к белой девушке...


И поджег этот дом

Америка 50-х годов XX века.Торжествующая. Процветающая. Преуспевающая.Ханжеская. Буржуазная. Погрязшая в лицемерии, догматизме и усредненности.В лучшем из романов Уильяма Стайрона суд над этой эпохой вершат двое героев, своеобразных «альтер эго» друг друга – истинный «сын Америки» миллионер Мейсон Флагг и ее «пасынок» – издерганный собственной «инакостыо», невротичный художник Касс Кинсолвинг.У каждого из них – собственная система ценностей, собственный кодекс чести, собственный взгляд на окружающую действительность.Но вероятно, сама эта действительность такова, что оправдательного приговора она не заслуживает…


Долгий марш

Война – это страшно. Но на войне солдату хотя бы ясно, кто ему друг, а кто – враг. Но когда призванный на войну человек находится не на поле боя, а в тылу, – все оказывается сложнее. Им противостоят не вражеские солдаты, а их же собственное начальство – тупые и жестокие самодуры, воспринимающие рядовых, как пушечное мясо.Герои повести Уильяма Стайрона «Долгий марш» и пьесы «В заразном бараке» – очень разные люди.Объединяет их, в сущности, только одно – все готовы противостоять окружающему их аду…


Уйди во тьму

«Уйди во тьму» — удивительный по своей глубине дебютный роман Стайрона, написанный им в 26 лет, — сразу же принес ему первую литературную награду — приз Американской академии в Риме.Книга, которая считается одной из жемчужин литературы американского Юга. Классические мотивы великой прозы «южной готики» — мотивы скрытого инцеста, тяги к самоубийству и насилию, вырождения медленно нищающей плантаторской аристократии, религиозной и расовой нетерпимости и исступленной, болезненной любви-ненависти в свойственной Стайрону реалистичной и даже чуть ироничной манере изложения.


Рекомендуем почитать
Что там, за линией фронта?

Книга документальна. В нее вошли повесть об уникальном подполье в годы войны на Брянщине «У самого логова», цикл новелл о героях незримого фронта под общим названием «Их имена хранила тайна», а также серия рассказов «Без страха и упрека» — о людях подвига и чести — наших современниках.


Памятник комиссара Бабицкого

Полк комиссара Фимки Бабицкого, укрепившийся в Дубках, занимает очень важную стратегическую позицию. Понимая это, белые стягивают к Дубкам крупные силы, в том числе броневики и артиллерию. В этот момент полк остается без артиллерии и Бабицкий придумывает отчаянный план, дающий шансы на победу...


Земляничка

Это невыдуманные истории. То, о чём здесь рассказано, происходило в годы Великой Отечественной войны в глубоком тылу, в маленькой лесной деревушке. Теперешние бабушки и дедушки были тогда ещё детьми. Героиня повести — девочка Таня, чьи первые жизненные впечатления оказались связаны с войной.


Карпатские орлы

Воспоминания заместителя командира полка по политической части посвящены ратным подвигам однополчан, тяжелым боям в Карпатах. Книга позволяет читателям представить, как в ротах, батареях, батальонах 327-го горнострелкового полка 128-й горнострелковой дивизии в сложных боевых условиях велась партийно-политическая работа. Полк участвовал в боях за освобождение Польши и Чехословакии. Книга проникнута духом верности советских воинов своему интернациональному долгу. Рассчитана на массового читателя.


Правдивая история о восстановленном кресте

«Он был славным, добрым человеком, этот доктор Аладар Фюрст. И он первым пал в этой большой войне от рук врага, всемирного врага. Никто не знает об этом первом бойце, павшем смертью храбрых, и он не получит медали за отвагу. А это ведь нечто большее, чем просто гибель на войне…».


Пионеры воздушных конвоев

Эта книга рассказывает о событиях 1942–1945 годов, происходивших на северо-востоке нашей страны. Там, между Сибирью и Аляской работала воздушная трасса, соединяющая два материка, две союзнические державы Советский Союз и Соединённые Штаты Америки. По ней в соответствии с договором о Ленд-Лизе перегонялись американские самолёты для Восточного фронта. На самолётах, от сильных морозов, доходивших до 60–65 градусов по Цельсию, трескались резиновые шланги, жидкость в гидравлических системах превращалась в желе, пломбируя трубопроводы.