В заповедной глуши - [35]

   Whether 'tis nobler in the mind to suffer

   The slings and arrows of outrageous fortune,

54.

   Or to take arms against a sea of troubles,

   And by opposing end them? To die: to sleep;

   No more; and by a sleep to say we end

   The heart-ache and the thousand natural shocks

   That flesh is heir to, 'tis a consummation

   Devoutly to be wish'd. To die, to sleep;

   To sleep: perchance to dream: ay, there's the rub;

   For in that sleep of death what dreams may come

   When we have shuffled off this mortal coil,

   Must give us pause: there's the respect

   That makes calamity of so long life;

   For who would bear the whips and scorns of time,

   The oppressor's wrong, the proud man's contumely,

   The pangs of despised love, the law's delay,

   The insolence of office and the spurns

   That patient merit of the unworthy takes,

   When he himself might his quietus make

   With a bare bodkin? who would fardels bear,

   To grunt and sweat under a weary life,

   But that the dread of something after death,

   The undiscover'd country from whose bourn

   No traveller returns, puzzles the will

   And makes us rather bear those ills we have

   Than fly to others that we know not of?

   Thus conscience does make cowards of us all;

   And thus the native hue of resolution

   Is sicklied o'er with the pale cast of thought,

   And enterprises of great pith and moment

   With this regard their currents turn awry,

   And lose the name of action...

   Витька, слушавший с одобрительным интересом, признался:

   - Ни словечка не понял, но здорово звучит. Что это? Стихи ведь какие-то?

   Вместо ответа Валька с удовольствием прочёл то же самое - монолог Гамлета в переводе Пастернака:

   - Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль

   Смиряться под ударами судьбы,

   Иль надо оказать сопротивленье

   И в смертной схватке с целым морем бед

   Покончить с ними? Умереть. Забыться.

   И знать, что этим обрываешь цепь

   Сердечных мук и тысячи лишений,

   Присущих телу. Это ли не цель

   Желанная? Скончаться. Сном забыться.

   Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ.

55.

   Какие сны в том смертном сне приснятся,

   Когда покров земного чувства снят?

   Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет

   Несчастьям нашим жизнь на столько лет.

   А то кто снес бы униженья века,

   Неправду угнетателей, вельмож

   Заносчивость, отринутое чувство,

   Нескорый суд и более всего

   Насмешки недостойных над достойным,

   Когда так просто сводит все концы

   Удар кинжала! Кто бы согласился,

   Кряхтя, под ношей жизненной плестись,

   Когда бы неизвестность после смерти,

   Боязнь страны, откуда ни один

   Не возвращался, не склоняла воли

   Мириться лучше со знакомым злом,

   Чем бегством к незнакомому стремиться!

   Так всех нас в трусов превращает мысль,

   И вянет, как цветок, решимость наша

   В бесплодье умственного тупика,

   Так погибают замыслы с размахом,

   В начале обещавшие успех,

   От долгих отлагательств.

   Витька на ходу засопел, потом тихо спросил:

   - Как-как-как там?.. - он подвигал рукой в воздухе и сказал тихо: - Умереть.

   Забыться. И знать, что этим обрываешь цепь сердечных мук и тысячи лишений, при-сущих телу. Это ли не цель желанная? Скончаться. Сном забыться. Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ. Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?.. Здорово, только грустно. Это кто написал?

   - Ну и память у тебя, - с искренним восхищением заметил Валька. - Шекспир написал. Англичанин. Я про него говорил, помнишь? Давно, в шестнадцатом веке.

   - В шестнадцатом? - Витька покачал головой. - А откуда он про это знал? Ну. Что всё так, - Витька вроде бы смутился.

   - Откуда-откуда... - Валька пожал плечами. - Думаешь, тогда жизнь была другая? Та-кая же была жизнь. Вот, хочешь ещё почитаю? Это вообще в четырнадцатом веке, ка-жется, написали. Вернее, сочинили...

Ложь и злоба миром правят.

Совесть душат, правду травят,

Мёртв закон, убита честь,

Непотребных дел не счесть,

Заперты, закрыты двери

Доброте, любви и вере,

Мудрость учит в наши дни -

Укради и обмани!

Друг в беде бросает друга,

На супруга лжёт супруга

56.

И торгует братом брат -

Вот какой царит разврат!

"Выдь-ка, милый, на дорожку -

Я тебе подставлю ножку!" -

Ухмыляется ханжа,

Нож за пазухой держа...

Что за времечко такое!

Ни порядка,

ни покоя,

И Господень Сын у нас

Вновь распят.

В который раз...

   Тебе что, нравятся стихи?- безо всякого перехода поинтересовался Валька.

   - Не знаю...не знал, - поправился Витька. - А теперь знаю - нравятся...Ты почитай ещё, только какие-нибудь... бодрые, чтобы шагать повеселей.

   - Повеселей - ладно, только я спою, - Валька набрал воздуху в грудь, издал не очень-то красивый звук, рассмеялся и уже без шуток начал:

   - Кто честной бедности своей

   Стыдится и все прочее,

   Тот самый жалкий из людей,

   Трусливый раб и прочее.

   При всем при том,

   При всем при том,

   Пускай бедны мы с вами,

   Богатство -

   Штамп на золотом,

   А золотой -

   Мы сами!

   Звонкий голос Вальки, поставленный и хорошо отшлифованный, далеко разносился над ночной дорогой. Ему и раньше нравились эти стихи Бернса, но раньше он как-то не ощущал за собой права их петь или там читать - какие уж у него "вода" и "тряпьё". А сейчас - почему нет?