В западне - [45]

– И что, у нее хорошие сиськи?

– Да, но...

Берни Шапиро пронзительно засмеялся. Его хихиканье вызывало тошноту, особенно если вы с похмелья после "Микки Финна"[15]. Броуди отодвинул трубку подальше от уха. Шапиро смеялся и фыркал, пока не закашлялся.

– Послушай, Берни, – возмутился Броуди, когда Шапиро прекратил кашлять, – это вовсе не смешно. Она свистнула ваши деньги.

– Ну нет, Ти. Она увела четыреста тысяч у тебя! Мы дали тебе наши четыреста тысяч, чтобы ты купил эту проклятую компанию, и тебе следовало получше обращаться с ними. У тебя сорок восемь часов, Ти. Я жду документы о передаче титульного права на эту компанию у себя на столе в течение сорока восьми часов. И лучше если их подпишет настоящая, bona fide, миссис Джадсон, вдова Линкольна. Ты еще меня слушаешь?

– Да, Берни. Но хорошо бы, если бы ты помог мне поймать эту черномазую суку и вернуть деньги.

– Ты не вызывал полицию, не так ли?

– Нет, я подумал, что сначала не мешало бы потолковать с тобой.

– Хорошо, наконец-то ты сделал хоть один верный шаг. Я подумаю, как помочь тебе поймать эту стерву, но тем временем ты займись делом Линкольна. Я не собираюсь повторять.

– Конечно, конечно, Берни.

– Расскажи-ка, как выглядела эта женщина.

И Броуди рассказал.

– А этот адвокат, что был с ней, как выглядел он?

Броуди описал Джеремию Джоунса вплоть до шнурков и скверных зубов.

– Я подумаю над этим, Ти. Поспрашиваю кое-кого. Но у тебя только сорок восемь часов.

– Да.

– Только не делай глупостей. – Связь прервалась.

Джефферсон Броуди положил трубку, поднял пузырь со льдом и аккуратно приложил его ко лбу. Это немного помогло. Пожалуй, надо еще выпить три таблетки аспирина.

Надо полежать несколько часиков. Вот так. Ноги кверху.

Но сначала он прошелся по дому, в который раз выясняя, что пропало. Если он когда-нибудь встретит эту дешевку, он убьет ее. Может, после того, как он закончит дело Линкольна, ему удастся уговорить Берни возбудить к ней иск.

Проходя мимо двери, ведущей в гараж, он почувствовал неладное. Он открыл дверь и заглянул внутрь. Пусто. Разве он не поставил свой "мерседес" сюда вчера вечером? Или оставил его на дорожке?

Броуди нажал на кнопку, чтобы открыть дверь гаража. Дверь медленно, как в сказке, поднялась. Его взору предстала пустая дорожка.

О! Она украла и этот проклятый автомобиль тоже!

Глава 8

– Почему? Скажи мне, почему?

– Потому что мне так хочется, – со злостью ответила Элизабет. – Неужели так трудно понять?

Танос Лиаракос ущипнул себя за нос и потер бровь. Он часто так делал в суде, и его помощники знали – так он пытался справиться со стрессом. Хотя его жена тоже знала об этом, она сделала вид, что не обратила внимания. Она обхватила руками колени и уставилась на простыню, на которой отчетливо виднелся штамп госпиталя.

– Эта штука убьет тебя, – сказал он после секундной паузы. Она фыркнула. – Да что я тебе объясняю. Неужели мне нужно говорить о детях? Или о том, как я люблю тебя? А может, еще раз повторить, что ты играешь в русскую рулетку? И вот-вот проиграешь.

– Ты думаешь, я одна из твоих полоумных членов жюри? Не трать на меня свое красноречие.

– Ты продаешься за этот белый порошок, Элизабет. Продаешь свое человеческое достоинство. Свой ум. Свою душу. Да-да! Ты готова отдать все, ради чего стоит жить, взамен на несколько минут сомнительного удовольствия. Боже, ведь это глупо.

– Я не нуждаюсь в воспитателях. Я не собираюсь сидеть и молчать, пока ты мелешь оскорбительную чепуху. Убирайся отсюда!

– Чего ты хочешь, Элизабет?

Она посмотрела на него и скрестила руки на груди.

– Хочешь, поедем домой?

Она промолчала.

– Я хочу сказать тебе откровенно. Ты наркоманка. Через несколько дней после того, как тебя выпишут, ты отправишься в клинику. Я уже позвонил и послал им чек. Это будет третья попытка. Тебе придется поехать и оставаться там, пока тебя не вылечат. Окончательно и навсегда. Тебе придется научиться жить без кокаина всю оставшуюся жизнь. Только после этого ты вернешься домой.

– Боже мой, ты говоришь об этом так, будто у меня какой-то отвратительный вирус или скверная венерическая болезнь.

– Оставь это, Элизабет.

– Ты так уверенно говоришь, черт побери! Ведь это все со мной происходит. А если я не смогу?

– Если ты не сможешь, я подам на развод. Я потребую установить над тобой опеку и добьюсь этого. Ты можешь распутничать и воровать, делать все, что угодно, чтобы заработать себе на очередную дозу. А когда позвонят из морга, мы с детьми проследим, чтобы тебя похоронили по-христиански и на могилу положили небольшую мраморную плиту. И каждый год на День матери[16] мы будем приносить на твою могилу цветы.

По лицу Элизабет лились слезы.

– Наверное, мне следует покончить с собой, чтобы навсегда прекратить это, – тихо произнесла она. Но слишком поздно. Ее муж не слышал этой театральной реплики. Он был уже в дверях.

Он исчез в глубине коридора, прежде чем она успела еще что-нибудь сказать.

* * *

В девять утра Генри Чарон ждал в квартире на Нью-Гэмпшир-авеню, когда подошел грузовик из компании по сдаче мебели в аренду. Гризелла Клифтон отсутствовала, и Чарон решил все взять на себя. Он показал, куда ставить кровать, диван и шкаф, кресла и телевизор, а затем дал водителю и его помощникам по десятке чаевых.