В воздушных боях. Балтийское небо - [42]
— Толя! У меня затяжелился винт, перешел на большой шаг!
При утечке масла из регулятора шага винта винт самопроизвольно переходит на большой шаг. Это как раз и случилось на моторе у Хорунжего. Теперь Петя вести бой не может. По радио он передал мне:
— Будем садиться на Лавенсаари, прикрой мою посадку!
Со снижением, на большой скорости мы подошли к острову. Сделав небольшой маневр, он выпустил шасси, но в момент приземления Хорунжего немецкая шестерка появилась над островом. Прикрыв посадку друга, я остался один на высоте 100 метров, смотрю за воздухом. Одному драться против шестерых трудно! Смотрю: одна пара стремительно пошла на меня в атаку, но когда им можно было вести по мне огонь, я резко сделал отворот со скольжением в сторону. Вижу, как очередь прошла мимо. Зенитчики открыли по немцам заградительную стрельбу, а я решил садиться. Вышел на последнюю прямую, выпустил шасси, планирую. У нас на «пятачке» к таким посадкам привыкли. Перед самой землей, на высоте 10 метров я выпускаю щитки — и в самый выпуск щитков со старта взвилась красная ракета, «посадка запрещена!» Возможно, стартер решил, что я сажусь без щитков — забыл их выпустить. Я даю газ и ухожу на второй круг, но теперь мое положение — хуже и не придумаешь: выпущенные шасси и щитки, малая высота и скорость. Первым делом убираю шасси. Щитки на этой высоте убирать нельзя — большая просадка самолета, можно удариться об землю. Скорость нарастает медленно, хотя газ дан до упора. Вот я нахожусь над серединой острова, а сам смотрю за противником. По-прежнему та же пара атакует меня; четверка прикрывает атакующую пару. Момент настал, а это видно, — и я резким скольжением ухожу в сторону. Снова трасса огня прошла мимо. Смотрю на высотомер, ведь мне нужно хотя бы метров 30–40, и щитки будут убраны. Ставлю кран уборки щитков на «убрано». С уборкой щитков самолет резко провалился и при полных оборотах мотора резко пошел вверх. Теперь меня не так просто сбить — буду крутиться. Заложив крутой вираж, смотрю за противником, по разрывам зенитных снарядов определяю, где они находятся. Виражами, под прикрытием зенитного огня, приближаюсь к четвертому развороту, жду момент, когда можно уйти на посадку. Неугомонный «фриц» предпринял еще одну попытку разделаться со мной. Им бы надо было меня атаковать двумя парами, и тогда они наверняка бы сбили меня, а от одной пары я постараюсь открутиться. И опять резкий отворот, и все мимо! Выбрав удобный момент, когда немцы были далеко от меня, я снизился и на расстоянии от полосы примерно в 70 метров выпустил шасси. Идя змейкой, я смотрю за парой, заходящей в атаку по моей машине. Теперь немец начал стрельбу издалека. Опять применяю скольжение. Вот когда я вспомнил слова Константина Ковалева о применении скольжения в бою! Немцы, не добившись успеха, прошли в стороне. Перед самой землей выпускаю щитки — и мой самолет на земле.
После посадки меня вызвали на КП полка, там был заместитель Командующего ВВС КБФ полковник Г. Дзюба.
— Товарищ полковник! Младший лейтенант командир звена 13-го истребительного полка по вашему приказанию прибыл!
— Почему вы не сели? — спросил полковник.
— Красная ракета — приказ ухода на второй круг! — ответил я.
— Ведь ракету-то вам дал солдат, который ничего не смыслит в обстановке.
Немного пожурив по-отечески, полковник нашел мои действия в полете правильными.
Было обеденное время, и мы с Петром направились в столовую. В ней оказалось много знакомых, которые были свидетелями только что прошедшего боя.
— Это тебя, Толик, прихватили немцы? — спросили ребята, знавшие меня еще по 1-му ЗАП.
В это время в зал вошла официантка (на ее подносе были две «наркомовские нормы»), и громко спросила:
— Кто тут летчики, только что приземлившиеся?
— Мы тут! — ответил Хорунжий.
— Это вам от полковника Дзюбы! — сказала официантка.
Наркомовскую норму мы принимали только в ужин, а тут, с ведома начальства, мы получили ее в обед.
Хорунжий остался с неисправной машиной на острове, а мне удалось уговорить командира 3-го Гвардейского полка выпустить меня одного на свой аэродром.
С момента нашего вылета на разведку прошло больше двух часов. Как мне рассказали, посмотрев на время, Михаил Злобин, механик с машины Хорунжего, обращаясь к Николаю Сморыго (моему механику) неуверенно спросил:
— Неужели обоих сбили?
— Возможно, на Лавенсари сели! — ответил Николай, и в это время над аэродромом появился мой самолет. Механики повернули головы в сторону появившегося истребителя.
— Это мой идет, а твоего нет, — сказал Сморыго, узнав свою машину по бортовому номеру.
Не успел я выключить мотор, как, вскарабкавшись на крыло машины, Злобин спросил у меня:
— А где мой командир?
— Не волнуйся — на Лавенсари. Но у него в моторе отказал Р-7, — как отремонтируют, прилетит домой.
>А. Карасев
Временно ко мне ведомым назначили Николая Манерко. Мы не дружили. Любитель порассуждать, он не нравился мне за высокомерие. Меня успокаивало, что это временно. Тем не менее мы хорошо слетались парой. Ходили на разведку, сопровождали штурмовиков. По крупице набирался опыт. Нам теперь доверяли сопровождать прославленных штурмовиков Антона Карасева, Федора Фоменкова, Михаила Клименко, Евгения Новицкого, Виктора Кузьмина и Ивана Карагодина. Грозен штурмовик Ил-2, но оказалось, что еще грознее пилоты штурмовиков: особое впечатлении произвел на меня Герой Советского Союза гвардии майор Антон Карасев.
В книге автор рассказывает о непростой службе на судах Морского космического флота, океанских походах, о встречах с интересными людьми. Большой любовью рассказывает о своих родителях-тружениках села – честных и трудолюбивых людях; с грустью вспоминает о своём полуголодном военном детстве; о годах учёбы в военном училище, о начале самостоятельной жизни – службе на судах МКФ, с гордостью пронесших флаг нашей страны через моря и океаны. Автор размышляет о судьбе товарищей-сослуживцев и судьбе нашей Родины.
Книга об одном из величайших физиков XX века, лауреате Нобелевской премии, академике Льве Давидовиче Ландау написана искренне и с любовью. Автору посчастливилось в течение многих лет быть рядом с Ландау, записывать разговоры с ним, его выступления и высказывания, а также воспоминания о нем его учеников.
Валентина Михайловна Ходасевич (1894—1970) – известная советская художница. В этой книге собраны ее воспоминания о многих деятелях советской культуры – о М. Горьком, В. Маяковском и других.Взгляд прекрасного портретиста, видящего человека в его психологической и пластической цельности, тонкое понимание искусства, светлое, праздничное восприятие жизни, приведшее ее к оформлению театральных спектаклей и, наконец, великолепное владение словом – все это воплотилось в интереснейших воспоминаниях.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Приняв боевое крещение еще над Халхин-Голом, в годы Великой Отечественной Георгий Осипов совершил 124 боевых вылета в качестве ведущего эскадрильи и полка — сначала на отечественном бомбардировщике СБ, затем на ленд-лизовском Douglas А-20 «Бостон». Таких, как он — прошедших всю войну «от звонка до звонка», с лета 1941 года до Дня Победы, — среди летчиков-бомбардировщиков выжили единицы: «Оглядываюсь и вижу, как все девять самолетов второй эскадрильи летят в четком строю и горят. Так, горящие, они дошли до цели, сбросили бомбы по фашистским танкам — и только после этого боевой порядок нарушился, бомбардировщики стали отворачивать влево и вправо, а экипажи прыгать с парашютами…» «Очередь хлестнула по моему самолету.
От обороны Ленинграда до операции «Багратион», от кровавой мясорубки на Синявинских высотах до триумфальной Висло-Одерской операции, ставшей настоящим блицкригом Красной Армии, — автор этой книги, командир 311-й стрелковой дивизии 1-го Белорусского фронта, с боями прошел от Прибалтики до Эльбы, одним из первых вступил на территорию Германии и был удостоен звания Героя Советского Союза. Однако его мемуары, созданные на основе фронтового дневника, при жизни автора так и не увидели свет — комдив Владимиров писал настолько жестко и откровенно, не замалчивая ни ошибок командования, ни случаев непростительной слепоты и некомпетентности, что его воспоминаниям пришлось ждать публикации более трети века.
Герой Советского Союза, заслуженный военный летчик СССР В. В. Решетников в годы Великой Отечественной войны совершил 307 боевых вылетов, бомбил Кенигсберг, сам дважды был сбит — зенитным огнем и истребителями противника (причем во второй раз, выпрыгнув из горящего самолета с парашютом, приземлился на минное поле и чудом остался жив), но всегда возвращался в строй. Эта книга — захватывающий рассказ о судьбе поколения Победителей, о становлении и развитии советской Авиации Дальнего Действия.
«Морда фашиста была отчетливо видна через окуляр моей снайперки. Выстрел, как щелчок бича, повалил его на снег. Снайперская винтовка, ставшая теперь безопасной для наших бойцов, выскользнула из его рук и упала к ногам своего уже мертвого хозяина…»«Негромок голос снайперской пули, но жалит она смертельно. Выстрела своего я не услышал — мое собственное сердце в это время стучало, кажется, куда громче! — но увидел, как мгновенно осел фашист. Двое других продолжали свой путь, не заметив случившегося. Давно отработанным движением я перезарядил винтовку и выстрелил снова.