В воскресенье рабби остался дома - [28]

Миссис Эпштейн встретила их в гостиной.

— Вы первый раз в Барнардс-Кроссинге, мистер Дженкинс? Диди так много говорила о вас.

Это был привлекательный молодой человек, с кожей цвета крепкого кофе. Губы хотя и синеватые, но не слишком большие. Нос с высокой переносицей и правильной формы. Волосы коротко подстрижены; она с удовлетворением отметила, что он и не пытается выпрямить или пригладить их. Он был среднего роста, но с широкой грудью и квадратными плечами, которые сейчас казались напряженными.

— Да, мэм. Я бывал пару раз на Северном побережье — в Линне. Есть там один парень, который иногда продает мои картины…

— Художественный дилер? Я не знала, что в Линне есть художественный магазин или галерея, — сказала она, предлагая ему стул.

— Нет, мэм. У него вроде книжного магазина с открытками и какими-то подарками — всякие такие штуки. Когда у него есть место, он вешает мои картины, и если продает какую-нибудь из них, платит мне.

— И много вы продаете? — спросила она.

Он засмеялся красивым, открытым смехом.

— Недостаточно, чтобы уйти на пенсию. Завтра рано утром я еду в Нью-Йорк, надеялся получить у него хоть что-нибудь. — Он покачал головой. — Ноль — хотя, по его словам, одной картиной пара человек заинтересовались.

— И какие картины вы пишете, мистер Дженкинс?

— О, Алан пишет такие изумительные, абстрактные…

За окном посигналили.

— Это Стью. Пошли, Алан, — сказала Диди.

— Возьми свитер, дорогая. На Пойнте может стать прохладно.

— Обойдусь.

— Хорошей вечеринки, дорогая. До свидания, мистер Дженкинс. Удачи вам с вашими картинами.

Глава XX

Пока Муз пробирался между грудами мусорных ящиков и кучками орущих детей, которые заполнили всю улицу в Саут-Энде Бостона, у него появились дурные предчувствия. Когда-то эта улица, безусловно, была очень красива; она была разделена посередине широкой лужайкой с равномерно расставленными деревянными парковыми скамейками. Но даже этой ранней весной трава выглядела неухоженной, а под скамейками накопился бумажный мусор, жестяные банки и бутылки. Некогда величественные, облицованные песчаником городские дома с короткими пролетами гранитных ступеней и коваными железными перилами были отодвинуты от тротуара. Нарядные деревянные двери, когда-то снабженные массивными медными дверными молоточками и медными ручками, несли на себе следы времени и плохого обращения: в том месте, где был молоточек, теперь зияла дыра, а вместо ручки — только круглое отверстие, из которого свисал засаленный кожный ремешок. Двери демонстрировали разного цвета слои ободранной и вздувшейся краски. Длинные узкие окна предполагали комнаты с высокими потолками. Но большинство стекол было с трещинами, одно вообще выбито и заменено куском потрепанной фанеры. Тротуары и стены домов были щедро исписаны мелом.

Муз нашел номер, который искал, и поднялся по лестнице. Не обнаружив кнопки звонка (из дырки торчала только пара проводов), он постучал и, не получив ответа, толкнул дверь. Пружина была тугая, и дверь громко хлопнула, когда он ее отпустил. На шум в вестибюль высунула голову неряшливая старуха и вопросительно посмотрела на него.

— Я ищу мистера Вилкокса, — сказал Муз.

— Верхний этаж, последний звонок, — сказала она и закрыла дверь.

Тут Муз заметил ряд почтовых ящиков и нажал кнопку под именем. Почти сразу же из переговорной трубы ответили: «алло».

— Это Муз Картер, мистер Вилкокс, — сказал он в трубу. — Я говорил с вами по телефону.

— Поднимайся.

Его опасения утихли, как только он вошел внутрь. Комната была большая и хорошо обставленная. На полу лежал восточный ковер, на стенах висели картины маслом в тяжелых золотых рамах; большие мягкие стулья были расставлены по всей комнате, а перед большим окном с видом на соседние крыши стоял массивный диван. Рядом был резной стол красного дерева с мраморной столешницей, а позади него — современный вращающийся стул из черной кожи на хромированной ноге.

И сам Вилкокс был не таким, как ожидал Муз. В твидовом пиджаке и фланелевых брюках, он был похож на моложавого профессора колледжа. Каштановые волосы были коротко острижены, на висках проглядывала седина; манеры просты и дружелюбны.

— Ну и вид у вас отсюда, — сказал Муз, подходя к окну.

— Мне он нравится. Я люблю сидеть на этом диване и просто разглядывать крыши. Очень расслабляет.

— Красиво. Вот уж никак не… — Он осекся.

— Не ожидал этого? Ты хочешь сказать, из-за вида улицы? Многие из этих домов покупают и приводят в порядок, как этот. — Он улыбнулся, и это была хорошая улыбка. — Что-то вроде частного проекта по восстановлению трущоб. Эта квартира принадлежала моему другу-художнику. Он заключил долгосрочный договор на аренду и устроил студию, поэтому здесь венецианское окно. Потом уехал в Европу. А район очень удобный.

— Это ваш офис, мистер Вилкокс?

Вилкокс посмотрел на него пристальным, испытующим взглядом.

— Я кое-что здесь делаю.

Указав Музу на диван, он сел на другом конце лицом к нему.

— Ты сказал, что хочешь работать с нами.

— Правильно, сэр.

— Так вот, наркотики, с которыми мы имеем дело, нетрудно найти в большом городе, и есть много людей, всяких розничных торговцев, которые самостоятельно покупают товар у Тома, Дика или Гарри, и, не исключено, могут неплохо заработать. Но мы работаем не так. Мы — организация. Поначалу может показаться, что это дороже, но потом выясняется, что оно того стоит. Когда ты покупаешь товар у нас, ты можешь быть уверен, что он качественный. И тебе не надо беспокоиться, не смешан ли он с орегано, кошачьей мятой или с чем-нибудь похуже, что может доставить тебе кучу неприятностей. Под заказ мы можем обеспечить чем угодно, но когда мы продаем травку, ты получаешь именно травку. Я люблю работать только так.