В военном воздухе суровом - [7]

Помнится, я как-то не отчислил по неуспеваемости ни одного учлета да еще ухитрился сдать Государственной комиссии сверх плана тринадцатого летчика и стал победителем соревнования. Этим тринадцатым был наш аэроклубный конюх Пашка Сазанов. Начал я его учить летать тайно от всех. Он часто допоздна засиживался у меня дома, а иногда оставался и ночевать. Вот тогда я с ним и занимался теорией полета, помогал изучать мотор и самолет. А каждое утро я сажал его в кабину вместо моего механика Саенко, которому по правилам было положено находиться во второй кабине в первом, так называемом пробном полете инструктора. Когда Сазанов был почти готовым летчиком, я и взял повышенное обязательство, которое было вывешено в аэроклубе на самом видном месте. Начальство вначале не хотело признавать конюха за летчика, ссылаясь на недостаточный образовательный ценз моего подопечного. Но Сазанов экзамен по теории все же выдержал и успешно слетал с представителем государственной приемной комиссии.

Он многие годы служил в авиации, участвовал в войне на Кавказе и только недавно "осел" в Грозном, отлетав положенный человеку срок. В знак благодарности за переквалификацию Павел Андреевич Сазанов как-то прислал мне консервированную черемшу. "Это отменная закуска", - написал он в короткой записке, вложенной в посылку.

Чем дальше поезд уносил меня от аэродрома Водопой, тем меньше было раздумий об аэроклубе. А когда из окон автобуса, крутившего лихие развороты по жуткой горной дороге, я впервые увидел море, торчащие веретенами кипарисы да еще тушу "Медведя", приткнувшегося к воде, "чтобы море выпить", - то забыл обо всем на свете.

Находясь в санатории, дышал ароматом моря, напоминавшим мне тогда запах камышинского арбуза. С военным летчиком-бомбардировщиком, младшим лейтенантом Петей - соседом по столу (фамилии его не помню), - пропадали вечерами на танцах и "разбивали" парочки. На пятый день отпуска поднимаемся с пляжа по крутой дороге в свой Буюр-Нус. Навстречу - наш "затейник" Коля - так тогда называли массовиков, размахивает руками, как ветряная мельница крыльями.

- Товарищи! Война! - А мы засмеялись, полагая, что это очередная шутка.

Коля для большей убедительности побожился, тогда поверили. После речи Молотова я подумал: "Вот теперь-то мне наконец удастся стать военным летчиком!"

Закончил я Саратовскую школу пилотов Осоавиахима в тридцать третьем, но в военное училище не попал. Хотя мой инструктор Панфилов в выпускной характеристике и сделал вывод - "В военную авиацию разведчиков", - все же по разнарядке послали в Центральную летно-инструкторскую школу Осоавиахима в Москву. Окончив ее, я так и застрял в аэроклубах: Нальчикский, Черниговский, Николаевский... Сколько можно утюжить воздух вокруг аэродрома на полотняном У-2? Хотелось полетать на настоящем, боевом. Мы частенько шутили: "В аэроклубе хорошо - военным летчиком лучше!"

Строчил, конечно, втихомолку от начальника рапорты военкому Кандаурову, но тот все отказывал. Лишь в тридцать седьмом моя взяла: направили служить в Новочеркасск. Там, оказывается, была школа младших авиационных специалистов ШМАС, а при ней летное подразделение. Но летать там не довелось. Постригли первым делом наголо, и началась строевая подготовка, изучение уставов. Это курс молодого бойца. Старшина Мануйлов на построениях зычно командовал: "Хмыр-рня! И н-не шевелись!" Для него все были равны: и призывники, и летчики с солидным стажем инструкторской работы.

В первой шеренге рядом со мной стоял мой коллега по аэроклубу Рябышев, который не по возрасту уже изрядно располнел. На нем-то Мануйлов отыгрывался на каждом построении. "Стань так, чтобы грудь четвертого человека видел, считая себя первым!" - командовал он. Рябышев выдвигался вперед, а от старшины следовало новое замечание: "Подтяни живот!"

Оказалось, что первый год в ШМАСе предстояло заниматься теорией, только потом должны были приступить к обучению полетам на... У-2. Выходило, что меня будут снова учить тому, чему я сам учил других. Пришлось идти на почту с текстом телеграммы слов этак на сотню. Подал бланк в окошечко. Молоденькая телеграфистка долго читала, то и дело вскидывая на меня опахала ресниц: телеграмма-то ведь на имя самого Ворошилова! Все же приняла. Вскоре пришло распоряжение - вернуть в аэроклуб.

Теперь, в Гурзуфе, меня застала война. Скорее в Николаев, а там добьюсь назначения в военную часть и быстренько переучусь на боевом самолете.

Оказалось, что не так-то просто было добраться даже до Симферополя. Весь транспорт в первый день войны был мобилизован военкоматами, а вывозить из Гурзуфа начали только военных, и то по старшинству. Сколько же придется ждать своей очереди младшему лейтенанту запаса? Говорю своему дружку-летчику:

- Давай на попутных?

- Айда!

После обеда распрощались с санаторием. Чемоданы в руки, поднялись к шоссе. Перегруженные полуторки и автобусы мчались как на пожар, на наши поднятые руки никто не обращал внимания. Двинулись по дороге и к вечеру оказались в Алуште километров двадцать с гаком отмахали. За Алуштой какой-то шофер сжалился. Залезли в кузов заваленного мешками грузовика. Несколько раз пришлось помогать водителю латать лопавшиеся камеры, и до Симферополя добрались только поздно ночью.