В водовороте века. Мемуары. Том 1 - [21]

Я спросил, сколько километров от Пхеньяна до Чунгана. Ответили, что 400 километров. Я облегченно вздохнул, полагая, что японцы не смогут следовать за нами до такой отдаленной местности.

Говорили, что Чунган — это самый холодный край Кореи. Пускай хоть и так, можно вытерпеть любой мороз, только была бы обеспечена безопасность отца.

Мать взяла узелок с мисками для каши и ложками, а отец приладил суму на плечи. Это был весь наш домашний скарб, перевозимый на новое место жительства. Когда семья переселилась в село Понхва, были сундук, стол, латунная и керамическая посуда и т. д., но теперь ничего этого с нами не было.

Сопровождал нас один товарищ отца.

Мы сошли с поезда в Синанчжу и шли пешком вплоть до Чунгана через Кэчхон, Хичхон и Канге. В те времена железной дороги до Канге еще не было.

Когда мы тронулись в путь, отец забеспокоился, смогу ли я преодолеть столь далекий путь пешком, не отставая от них. Мать тоже беспокоилась. Тогда мне было всего семь лет, и не случайно я вызвал такое беспокойство у родителей.

Изредка меня брали к себе в телегу обгонявшие нас крестьяне, да и то ненадолго, и большую часть дороги я прошел пешком. Это было первое в моей жизни серьезное физическое испытание.

По приезде в Канге мы заночевали в постоялом дворе, что за воротами Нам, и снова тронулись в путь, едва наступило утро. Надо сказать, что хозяин постоялого двора принял нас хорошо, он встречал нас не один, а вместе с членами подпольной организации этого района.

На двухсоткилометровом пути от Канге до Чунгана было много перевалов и безлюдных мест. Далеко не легкая дорожка…

Очень тяжело было матери, когда мы переходили через перевал Пэнан. Она ведь еще несла на спине трехлетнего Чхоль Чжу, а узелок на голове. Лапти у нее поистрепались, на ногах появились волдыри.

Я впал в разочарование, когда мы прибыли в Чунган. Оказалось, и там было полно наших врагов, Чунган кишмя кишел японцами, как и улицы Хвангым и Сомун в Пхеньяне. Корейцы разошлись по разным местам, лишенные возможности жить в родных краях, а эти японцы появились даже вот в такой глухомани и хозяйничали тут.

Отец сказал, что японцы гнездятся везде, где только живут корейцы. Оказалось, что в Чунгане тоже были и полицейский участок, и камера предварительного заключения, и жандармерия. Попав в Чунган, я понял, что вся Корея похожа на большую тюрьму.

Японцы заняли свыше половины верхней улицы Чунгана и, создав здесь участок для резидентов, построили школу, магазин, больницу.

Жители Чунгана говорили, горько жалуясь, что японские империалисты начали протягивать свои щупальца в эту местность еще десять лет тому назад. Самураи, захватившие право на рубку леса нашей страны после «договора о протекторате года Ыльса», учредили в Синичжу лесопромышленную компанию, а в Чунгане — ее филиал и переселили сюда своих лесорубов. Среди этих так называемых лесорубов было много «резервистов», проходивших систематическую боевую подготовку. И на самом деле это был полувоенный коллектив, готовый действовать в случае чего как боевой отряд оккупантов. Кроме них в Чунгане находилось много вооруженных полицейских, был даже и гарнизон регулярных войск.

Зачем же отец переселился сюда? Он решил приехать в Чунган для того, чтобы здесь, где учащается передвижение участников движения за независимость, создать лечебницу и, сделав ее опорным пунктом своей деятельности, более активно развернуть антияпонскую борьбу. Под вывеской врача отец мог здесь легко замаскироваться от вражеского глаза и иметь сравнительно свободные контакты с людьми.

Мы устроились жить на постоялом дворе Кан Ги Рака. Он выделил нашей семье самую чистую и тихую комнату. Отец сказал, что он пользовался этой комнатой и раньше, когда побывал некоторое время в Чунгане на обратном пути из Цзяньдао, куда он ездил после выхода из тюрьмы.

Кан Ги Рак, повесив вывеску постоялого двора и работая одновременно зубным врачом и фотографом, на самом деле вел подпольную работу. Обосновавшись в Чунгане, он обеспечивал связь между зарубежными организациями Корейского национального общества и моим отцом, находящимся в стране, а когда отец бывал заграницей, — связь между ним и организациями КНО, действовавшими внутри страны.

Через этот постоялый двор отец имел контакты с участниками движения за независимость внутри и вне страны, которые действовали в Линьцзяне, Чанбае, Чунгане, Пэктоне, Чхансоне, Чхосане и других районах бассейна реки Амнок.

Кан Ги Рак был крупным знатным человеком Чунгана и мог свободно входить в местное ведомство. Данные о врагах, разведанные им в ведомстве, оказывали большую помощь отцу в его деятельности.

Помогая отцу, я то стоял на страже, то обслуживал участников движения за независимость, посещающих постоялый двор, то схожу, бывало, в Чунсан, Чундок и другие места, обеспечивая тайные связи. До сих пор помнится, как я в национальной борьбе сирым с японским мальчишкою в Чунгане схватился в единоборстве. Он был посильнее меня, крупнее, но я перебросил его через себя. В то время я не оставлял в покое японских ребятишек, издевавшихся над корейскими детьми. Хозяева постоялого двора опасались последствий, но отец поддерживал мои поступки, говоря, что ни в коем случае нельзя склонять голову перед японцами, оскорбляющими наших людей.