В тылу врага - [51]

Лёжа в густых зарослях и прислушиваясь к шуму леса, Генрик подумал вдруг о своём деде, участнике восстания 1863 года. Вспомнились рассказы деда о том, как он стрелял в жандармов из двустволки, о повстанческих биваках в Августовской пуще, о захватах помещичьих фольварков. Эти воспоминания — скорее, не воспоминания, а сравнения тех боёв с теперешними — невольно вызвали у него усмешку.

Дед восстал против русского самодержавия, рассуждал он, а внук вместе с внуками тех русских, которым и тогда ненавистен был царизм, сражается с куда более грозным врагом — фашизмом. А понял бы это дед? Понял бы он, что сейчас иная эпоха, время всенародной борьбы против общего врага двадцатого столетия?

И ему вдруг захотелось одного: чтобы отец узнал о нём всё. Захотелось, чтобы и его бывшие товарищи поляки увидели сейчас, как этот Клюска, теперь лейтенант Красной Армии, выполняет задание разведки, узнали о делах его группы во имя одной дели — разгрома фашизма. Эти мысли привели его к сравнению их прежних боевых дел с сегодняшними, и он почувствовал, как удовлетворение и гордость наполняют его сердце.

В потоке этих размышлений Генрик внезапно подумал: а не попытаться ли перейти линию фронта? Вначале он испуганно отбросил эту мысль, противоречащую приказу штаба. Но в их положении она не казалась такой уж неверной. И Генрик поделился этой мыслью с Андреем и Сергеем, а затем о разговоре тройки узнали и все остальные. Все оживились. Ещё бы: вернуться к своим с ценной информацией, отдохнуть, поесть досыта, а потом спать, спать, не думая о пуще, немцах, не опасаясь каждого шороха! Все радовались как дети, как будто их возвращение — дело окончательно решённое и произойдёт само собой, легко и просто. А ведь риск, связанный с переходом фронта, был ничуть не меньшим, чем все их последние приключения! Но, видимо, сама мысль о возможном возвращении притупляла сознание опасности.

План родился быстро. Они проинформируют штаб о создавшейся ситуации, сообщат о своём решении возвратиться, укажут место намеченного перехода линии фронта, чтобы свои не подстрелили, наденут немецкую форму и двинутся. При переходе передовой они надеялись и на везение. Самое же главное в том, что они доставят действительно важные документы.

Прежде чем приступить к зашифровке радиограммы, партизаны долго изучали карту в поисках кратчайшего маршрута к линии фронта и подходящего места для её пересечения. Ближайшее расстояние до линии фронта от борецких лесов составляло около двадцати километров. Их можно было преодолеть за ночь. После длительных споров, после уточнения с пленными линии обороны немцев место для перехода выбрали между деревнями Гурне и Битково, располагавшимися в районе Голдап, Филиппов. Затем Сергей занялся зашифровкой, а Наташа — проверкой радиостанции.

22

Один из последних декабрьских дней 1944 года близился к вечеру. С востока дул морозный ветер, время от времени начинал падать снег. Темнота наступила рано, и ночь становилась всё более непроглядной и холодной.

Разведчики пробирались лесом, взяв с собой лишь самое необходимое. Даже остатки неприкосновенного запаса уже были съедены. В руках у них было только оружие, за поясом висели сумки с патронами и гранаты. Часть добытых документов нёс сам Генрик, часть — Андрей. На всех были немецкие мундиры. Предусмотрительно сохранённой одежды с фашистских офицеров, перехваченных связных и курьеров хватило на всех. Даже Тамара и Наташа были одеты в трофейное. План действий каждый знал назубок: прежде всего избегать встреч с противником, в случае чего, в переговоры вступает лишь Генрик. Если подвергнутся нападению, сражаться до конца. Последнюю пулю или гранату — себе.

Между деревнями Дунайки и Вербянки Борецкая пуща тупым клином далеко врезается в глубь поля. Оказавшись на краю этого мыса, группа остановилась. Пуща лежала позади. Отсюда в двадцати километрах — фронт, а там — свои.

Каждый из десантников по-своему прощался с этим угрюмо гудевшим под порывами ледяного ветра лесом, который в течение нескольких недель был для них домом. Тони в радостном возбуждении обнял ствол молодой ёлочки, прижал её к груди, благодаря за гостеприимство, ночлег и укрытие от врага. Генрик вырвал из земли кустик мха и положил на память в карман.

— Прощай, прощай, пуща, — шептали они, как бы обращаясь к живому существу, столько дней бывшему им другом. Пуща распрощалась с ними монотонным шумом.

Наташа быстро отстучала в эфир короткий текст радиограммы. Пошли. Откуда-то сквозь вьюгу, как наваждение злого духа, показались контуры строений. Их обошли стороной. Генрик, Андрей и Сергей в немецких офицерских мундирах шли впереди, придерживаясь направления по компасу. В такой пурге посреди пустынного поля заблудиться было нетрудно. Свистевший ветер оглушал, иногда казалось, что сквозь его порывы слышатся звуки погони, даже выстрелы. Все замирали тогда на мгновение и напрягали слух. Но, кроме бессвязных завываний метели, в ночной темноте ничего не было слышно.

Они шли дальше. Слева осталась деревня Тихоляски, потом Рудзи. Ползком пересекли шоссе Погожель — Грабово. Им предстояло перейти ещё одно шоссе и железнодорожную линию, связывающую Олецко с Голдапом. Уже чувствовалось приближение прифронтовой зоны. С дороги отчётливо слышался шум автомашин, откуда-то издалека ветер доносил глухое бухание орудий и миномётов.