В твоих пылких объятиях - [69]

— Ты вправду их видел?

— Уж ты мне поверь. Такие кровожадные на вид парни, что просто ужас.

— Я бы их не испугался…

Ричард взял со стола портрет и как бы между прочим сказал:

— Вот, нашел вчера вечером. Ума не приложу, кто мог его здесь оставить. Уж не твоя ли матушка?

Он снова посмотрел на портрет, потом перевел взгляд на мальчика и едва не выронил картину из рук. Когда в Лондоне Уил узнал, что Ричард не солдат, а всего-навсего сочинитель, у него на лице проступило точь-в-точь такое же презрительное выражение, какое было запечатлено на лице мужчины на портрете. Ричард понял, что на холсте изображен Уильям Лонгберн собственной персоной.

Стиснув портрет покойного отца Уила с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев, Ричард спросил:

— Ты знаешь, кто это такой?

— Понятия не имею.

Почему, интересно знать, Элисса спрятала портрет покойного мужа именно в павильоне? Уж не по той ли причине, что ее первый муж встречался здесь с любовницами, а она об этом узнала? А если узнала — то от кого? Не сам же Уильям Лонгберн рассказал ей об этом?

Ричард до такой степени ушел в свои мысли, что на минуту забыл об Уиле. Вернувшись к реальности, он посмотрел на мальчика и сказал:

— Если этот портрет спрятала здесь твоя мать, значит, у нее были для этого причины. Поэтому я положу его туда, где он лежал. — Ричард отнес, портрет к дивану и затолкал в щель между стеной и диванной спинкой. — Вот и все. Ну а теперь пойдем завтракать.

Когда они вышли из павильона, Уил ткнул пальцем в сторону лужайки, которая отделяла павильон от дома.

— А вот и мама идет! — заявил он, а потом, понизив голос, заговорщицким шепотом добавил:

— Думаю, это она нас ищет.

Увидев Элиссу, которая направлялась к ним по лужайке, Ричард, ни разу в жизни не поворачивавшийся к неприятелю спиной, ощутил вдруг сильнейшее желание удрать.

И вдруг свершилось чудо.

Элисса ему улыбнулась. Ричард испытал при этом такое удивительное облегчение, что у него ослабли ноги и он едва не опустился на траву.

Чтобы окончательно успокоиться и избавиться от лежавшего у него на сердце тяжкого груза, Ричарду было необходимо убедиться, что на портрете, который он обнаружил в павильоне, и в самом деле запечатлен не кто иной, как Уильям Лонгберн. Кроме того, ему хотелось узнать, каким образом портрет оказался в павильоне, и, самое главное, выяснить, что Элисса узнала о его родителях.

— Вот вы где! Это Уил тебя нашел? — сказала она, взглянув на сына.

— Я вчера очень поздно вернулся из города и не захотел никого будить. Поэтому заночевал в павильоне, — отрапортовал Ричард.

Несмотря на улыбку, которой встретила его Элисса, Ричарду казалось, что, начиная с ней разговор, он ступает на весьма зыбкую почву, где один неверный шаг может завести в трясину.

— Ты, должно быть, проголодался?

— Голоден как волк. Заранее упросил Уила составить мне за столом компанию, чтобы не есть в одиночестве. Быть может, ты к нам тоже присоединишься? — предложил Ричард.

— Присоединюсь, — негромко ответила Элисса.

Уил вложил одну ладошку в руку Ричарда, а другую — в руку матери. Ричард же поверх головы Уила посмотрел на жену, и на мгновение их глаза встретились.

Блайт решил, что не стоит слишком уж радоваться перемене в настроении жены, прежде следует выяснить, чему он этой перемене обязан. Элисса имела полное право на него гневаться за то, что он не пришел домой ночевать, но этим правом не воспользовалась, и это настораживало.

Когда они вошли в дом и остановились на минутку в холле, Ричард оглядел свою запыленную, измятую одежду.

— Мне следует привести себя в порядок, в противном случае слуги решат, что их новый хозяин ничем не лучше бродяги.

— Уил, будь добр, сходи к кухарке и скажи, чтобы она принесла завтрак твоему отчиму в столовую. Мы спустимся туда через несколько минут. Не сомневаюсь, что он велит кухарке подать завтрак и для себя тоже, — заметила Элисса, поворачиваясь к мужу.

Когда они поднимались по лестнице на второй этаж, Ричард сказал:

— Между прочим, я вчера не обедал. Говорю это на тот случай, если ты думаешь, что я был у кого-то в гостях.

— Я ничего такого не думаю, но, признаюсь, хотела бы знать, где ты находишься. Я о тебе беспокоилась.

Никто и никогда не беспокоился о Ричарде за всю его жизнь.

— Я был в «Голове лошади», — с покаянным видом сказал он. — Могу ли я надеяться, что ты извинишь меня за поведение, которое больше пристало разобидевшемуся юнцу?

Она остановилась и внимательно на него посмотрела.

— Я на тебя не сержусь. Признаю, что и сама вела себя вчера слишком… хм… импульсивно.

— По-моему, вчера твое недовольство мной было вполне оправдано. Но еще больше тебе следовало разозлиться на меня сегодня — за то, что я не пришел ночевать, — заявил Ричард, когда они вошли в спальню.

— Вчера я была с тобой излишне сурова, а ведь ты мой муж и господин. Я переусердствовала. Извини.

Ричард подошел к ней и положил руки ей на плечи.

— А ты извини меня сразу за две провинности: за мои вечные исчезновения и за то беспокойство, которое я тебе этим причинил. Я постараюсь свыкнуться с мыслью, что теперь я человек семейный и мне негоже уподобляться раненому медведю и искать спасения в бегстве при дурном настроении.