В туркменской степи (Из записок черноморского офицера) - [11]

По туркманчайскому трактату, заключенному Россией с Персией в 1829 году, Персия лишена права иметь военные суда на Каспийском море, но зато Россия обязалась охранять берега ее от нападений морских разбойников туркмен.

При укоренившейся у туркмен страсти к разбою, грабежам и захвату пленных и при ловкости, с которою все это они совершали, чему много способствовали густые камыши и мелко сидящие в воде кулазы (узенькая, совершенно плоскодонная корытообразная шлюпка), наконец невинный предлог, что они занимаются только рыбной ловлей у этих берегов, весьма затрудняли наших крейсеров ловить туркмен-грабителей на месте преступления. Между тем, от персидского правительства на станции получались беспрестанно жалобы, что туркмены нападают на прибрежные персидские деревни и грабят их. Разбой и торговля шла у них рука об руку, и ареною всегда был [1038] астрабадский залив. Туркмены и персияне, живя в близком соседстве, несмотря на вековую религиозную фанатическую вражду, так как персияне шииты (мусульманская секта, признающая только Алия истинным наследником Магомета. Али — высокий властелин), а туркмены сунниты (истолкование Корана, составленное тремя калифами: Алу-Бекром, Омаром и Османом), не могли, однако же, не войти издавна и торговые сношения. Вечно ленивые, усталые персы совершенно привыкли к игу, которое налагали на них воинственные дети степей. Туркмены врасплох нападали на деревни, забирали пленных, уводили скот, увозили все это на лодках в свои аулы и оттуда договаривались о выкупе. Убийства случались редко, потому что добыча доставалась легко; робкие полуголодные жители прибрежных деревень и не пробовали защищаться, — хотя иной из них бывал вооружен двумя ружьями. Случалось, что один туркмен брал в плен несколько персов; туркмен гикнет — персияне остановятся, сдадутся и даже сами перевяжут друг друга. Торговля пленными персами вошла у туркмен в обычай и держалась веками. Туркмен-разбойник возьмет пленника, туркмен-торговец купит его у него и везет в ту деревню, откуда он родом, прося от родных выкупа: “что же тут дурного? — говорит он: — я сам купил и должен выручить свои деньги”. Чтобы лишить возможности туркмен соединять торговлю с разбоем, прислан был из Петербурга капитан 1-горанга Путятин, который, переговорив предварительно об устройстве дел в Астрабадском заливе в Тегеране, в 1842 году, утвердил астрабадскую морскую станцию Амураде. Путятин первый разбил застарелую мысль о неприкосновенности Каспийского моря для пароходных плаваний и навел панический страх на туркмен, появившись с пароходом в виду их аула Гаоан-Гули. Когда, оставив пароход, по мелководью, вдали, он подошел с несколькими десятками матросов на вооруженных шлюпках к этому аулу, в котором считалось до 300 кибиток, он не встретил никакого сопротивления. Под влиянием такого терроризирования, гроза персиян, храбрые жители аула безмолвно смотрели, как Путятин жег их лодки, выдали ему своего хана, Якши-Махиеда, самого заклятого разбойника, и по приказу Путятина заключили с персиянами мир, заплатив за все прежние грабежи по персидскому прибрежью. Туркмены были уверены, что стоило Дарья-Беги (Дарья-Беги — царь морей) только захотеть, и пароход пойдет разгуливать по аулу. О силе пара они не имели понятия и убеждены были, что судно движется против ветра и выпускает клубы черного дыма потому, что там орудует шайтан.[1039]

К северу от персидской границы, на расстоянии нескольких десятков миль, раскинуты у устьев небольших реченок: Гасан-Гули, Хаджи-Нефес и других, большие аулы. Как находившиеся в полной зависимости от Астрабадской станции, они играли очень важную роль; через посредство их мы влияли в некоторой степени на всю Туркмению. Аулы эти, уже несколько лет, как и все те, которые находились у берегов, считались мирными и совершенно свободно вели со станцией торговлю, преимущественно рыбой. Туркмены эти прежде занимались грабежем, и этот промысел доставлял им значительную выгоду; но впоследствии разбои почти прекратились. Способствовали этому много те гуманные меры, которые были приняты со стороны начальника станции, капитана 1-го ранга Петриченко. Предоставленная туркменам полная свобода сношений со станцией, часто оказываемая помощь беднейшим из них, удачный выбор хана, поощрение подарками достойнейших из старшин, наконец, полное понимание их духа и нравов привели к тому, чего не в состоянии были достигнуть одним оружием. Обеды и крейсерство, в виду часто повторявшихся разбоев, для охранения персидских берегов, в 1870 году были почти совершенно прекращены. Всякие недоразумения, возникавшие между станцией и туркменами, разрешались, и вообще все переговоры велись при участии одного из туркменских старшин, который и титуловался ханом. Право избрания хана предоставлялось мирным туркменам; но выбор утверждался начальником станции. Такой выбор натурально падал на одного из влиятельнейших туркмен. Хан на станции пользовался известными льготами, получал жалованье от русского правительства, богатые подарки, вообще старались его положение улучшить, чтобы заставить дорожить своим местом и употреблять свое влияние в нашу пользу. Если бывали случаи, что разбои совершались, а виновных не удавалось поймать на месте преступления, и пленные ими не возвращались, тогда вина падала на ближайшие аулы, которым оставалось или выдать преступника, если он им известен, или употребить всевозможные средства, чтобы его найти; в противном случае, они строго наказывались, так как большей частью преступник этот был им известен. Ответственность в таком случае исключительно несли старшины аула. Сознавая свою выгоду в миролюбивых сношениях со станцией, старшины эти наконец сами начали стараться о прекращении разбоев и просили начальника станции утвердить ханом одного из отчаяннейших разбойников, служившего гордостью своего племени, который стоял во главе туркменов, занимавшихся этим промыслом, и имел на них огромное влияние своей храбростью и мужеством, — качества, очень уважаемые туркменами. После переговоров, продолжавшихся довольно