В тупике - [79]

Фариде стало не по себе. А что, если он сошел с ума? Сошел с ума и в любой момент может броситься на нее, начнет душить… Она хотела встать, уйти от него куда-нибудь подальше, но Кафар закричал не своим голосом:

— А ну, сядь на место!

Но тут же ему самому стало стыдно своего крика: а что, собственно, ему еще от нее надо? Нет, ему нужно сейчас пойти в комнату… Так, что он должен взять?.. Очки? Очки он только что положил в карман пиджака. Ага, вот трость… Очень кстати ее купили, ему без нее никак не обойтись на первых порах. Одежда — она все равно никому здесь — не понадобится, ее даже продать нельзя. И все. Кроме одежды, он ничего с собой не возьмет. Ничего не возьмет… Вот разве что диссертацию? Да, ее он прихватит. Правда, теперь и она ему не нужна будет, но в любом случае — это его многолетний труд, память о юношеских мечтаниях…

Фарида изумилась, когда увидела Кафара, выходящего из комнаты с чемоданом в руках.

— Это еще что? — начала было она, но осеклась, спросила упавшим голосом: — Куда ты?

— Ухожу. Ухожу отсюда, ясно?

— Но почему, Кафар, что случилось?

— Что случилось? — усмехнулся он. — Случилось то, что я в этом доме больше не нужен. Случилось то, что я презираю тебя. Да, да, презираю! Ты погубила мою жизнь, источила ее, как червь, Я презираю тебя! Презираю! Теперь поняла, что случилось?

Она кивнула.

— А… А заявление? В милицию?

— Заявление! — снова горько усмехнулся он. — Можешь не волноваться, все написал, что нужно, и оставил на столе. Так что ты свободна — трать спокойно те деньги, за которые продавала мою кровь!

Фарида замерла, боясь встретиться взглядом с его страшными глазами, не произнесла больше ни слова.

Но когда стук его трости послышался во дворе, Фарида не выдержала, подбежала к окну. «Мужчина называется, — шипела она, глядя ему вслед, — обиделся! Ну ничего, ничего, дней через пять-шесть вернешься и еще умолять будешь, чтобы простила! Нет, вы послушайте только, что он мне наговорил… — все больше распалялась она теперь, когда муж совсем скрылся из виду. — Презираю! Ты меня источила! Да что там было точить-то — и без того весь насквозь трухлявый был, с молодости! Ай, горе какое — муж мой обиделся и ушел от меня! Да пошел ты к черту! У меня есть дом, есть Дети, есть деньги на черный день — чем меня презирать, лучше бы себя пожалел! Что ты будешь делать в этом возрасте один-одинешенек? Кому ты нужен? Ну, я еще тебе припомню, как ты здесь мужчину изображал! Придешь, придешь еще в ногах валяться, приползешь!»

Ворча, она ходила из, комнаты в комнату и не знала, за что взяться. В доме словно бы все опустело, и пустота эта — странное дело — нестерпимо давила на нее…

Махмуд и Чимназ заявились домой одновременно — встретились где-то случайно в городе — и оба сразу сунулись на кухню. Чимназ с ходу заглянула в кастрюлю и простонала:

— Мама, умираю с голоду, что у тебя покушать?

— Яд змеиный!

Чимназ живо подхватила, решив, что это шутка:

— Могу и змеиный яд съесть, такая голодная! Покажи только, где он у тебя лежит.

Махмуд схватил кусок хлеба, пошел в спальню.

— Мам, а где папа?

— К чертям ушел! — Фарида кивнула в сторону окна. — Вот по этому самому тупику отправился прямо в преисподнюю.

— Да ну, я же серьезно спрашиваю… Где папа? В первый раз в жизни Фарида подумала о том, что боится сына, боится его гнева. Что с ним будет, когда он обо всем узнает? Ведь он так любит отца… А вдруг и он ее бросит?.. Но молчать больше было нельзя, и она ответила ему печально;

— Ушел твой папа…

— Что значит — ушел? Куда?

— Не знаю. Ничего не знаю. Сказал только, что ноги его здесь больше не будет. Больше, говорит, я вам не нужен.

Из кухни послышался беззаботный голос Чимназ, жевавшей что-то:

— Ну вы даете! Опять, небось, что-то не поделили, да? А ты его как всегда обидела. Да ладно, ты так не переживай — у папы сердце отходчивое, по-обижается и вернется…

— Нет, дети, не вернется… Вы плохо его знаете… — грустно сказала Фарида. — Ну и что? Жизнь, что ли, кончилась?

— Если он не вернется, — угрюмо сказал Махмуд, — я тоже здесь жить не стану. Слышишь, мать?

— Ну ладно, хватит болтать глупости! — Фарида потянулась, чтобы обнять сына, но Махмуд решительно отстранился.

— Я не болтаю, а говорю серьезно. Если он и впрямь совсем ушел из дома, то это только из-за тебя! Это ты довела его! — Фарида замахала на него руками: «Что ты, что ты говоришь, сынок!» — И я уйду. Я его не оставлю одного на старости лет. — Махмуд вдруг заплакал и, устыдившись слез, выбежал вон.

Чимназ так и застыла с недожеванным куском.

— Махмуд! — не на шутку встревожилась Фарида. — Куда ты, Махмуд?! — Она бросилась за ним, но догнать не смогла, а выбежав на улицу, увидела, что сын уже садится в такси.

Тогда она вернулась домой и разрыдалась. «Господи, ну за что ты создал меня такой несчастной? — причитала она, воздевая руки к небу. — Что плохого сделала я тебе? За что ты наградил меня такой злой судьбой? За что я терплю все эти муки, о господи?!»

Чимназ утирала слезы с ее щек и плакала вместе с ней.

Махмуд возвратился только в половине первого ночи. Мать и Чимназ не спали — стояли на веранде, ждали. Обе тут же радостно повисли у него на шее, не спрашивая о том, где он был до сих пор, что делал. Мать еще долго не выпускала его из своих объятий, только все шептала, шмыгая носом: