В тупике - [64]

— Мама, да у меня и так две пятерки и две четверки! Ну и ничего страшного, если я даже четверку на последнем экзамене получу…

— А ты замолчи и не вмешивайся, раз ничего не понимаешь. Береженого бог бережет, поняла? Вот заставят приемную комиссию нужным людям пятерки ставить — и останешься ни с чем. Нет уж, пусть Муршудовы сразу похлопочут, чтобы и ты пятерку получила.

Фарида с трудом поднялась со стула. «Бедные мои, усталые ноженьки», — вздохнула она, пристраиваясь у телефона.

Чимназ прижалась к отцу и лукаво улыбнулась:

— А что ты мне подаришь, когда я принесу студенческий билет?

Кафар обнял ее.

— А что ты хочешь?

— Лайковый плащ.

Кафар от неожиданности чуть не выронил свой костыль.

«Откуда у твоего отца столько денег, — едва не сказала вслух Фарида, — попроси лучше у меня». Но успела подумать также и о том, что надо будет еще как-то объяснять Кафару, откуда у нее столько денег. Душу ведь вымотает со своей честностью.

«Опять этот лайковый плащ! — раздраженно думал Кафар, ходя из угла в угол в своей комнате. — Черт бы побрал и его, и того, кто пустил в моду эту самую лайку!» Он с такой яростью вколачивал костыли в пол, что казалось, они продавят его насквозь.

Память живо напомнила историю, происшедшую в прошлом году, когда Чимназ окончила школу.

Был день последнего звонка у десятиклассников. У них, в Баку, как и во многих других городах, давно уже стало обычаем, что в этот день десятиклассники выходят на улицы, гуляют до самого утра. Сначала собираются у кого-то дома, а уж потом, под yтро, отправляются на бульвар. А есть и такие, что вена ночь на берегу моря проводят, и с берега Каспия до самого утра доносятся звонкие голоса. Иногда к выпускникам присоединяются и родители, которые не хотят оставлять детей одних, — тоже гуляют вместе с ними до утра…

В такие ночи не спят даже чайки, кружатся над головами молодых, оглашая окрестности криками, и, кажется, с удивлением разглядывают молодежь — мол, чего это они расшумелись здесь в такое время…

Они, конечно, Чимназ одну не отпустили — отправили с ней Махмуда. Под утро Кафар не выдержал, еще затемно отправился на берег. Но сколько ни искал там детей — так и не наткнулся на них.

Понемногу светало. И вдруг, далеко в море, у самого горизонта, за островом Наргин, блеснул первый луч, а потом золото рассвета растеклось по всему Каспию, словно там, у горизонта, вспыхнула и загорелась вдруг вода… А потом из моря выплыла солнечная макушка, его щека, и вот уже явился весь солнечный лик… Одна из девушек, стоявших рядом с Кафаром, крикнула звонким голосом:

— Здравствуй, Солнце! Доброе утро, Утро! Доброе утро, Мир!

И вся компания, и юноши, и девушки, закричали наперебой:

— Здравствуй, Солнце! Доброе утро, Утро! Доброе утро, Мир!

Юные голоса звучали над всем побережьем, становились крепче, мощнее, казалось, что их должно слышать и Солнце. И Солнце вдруг… улыбнулось. Да-да, Кафар был уверен, что Солнце улыбалось навстречу молодым голосам, и ни у одного человека на свете не видел он такой широкой и доброй улыбки…

На глаза его навернулись слезы. «Тот, кто придумал этот обычай, — подумал он, — проводить ночь последнего звонка на берегу, всем вместе встречать здесь утро, солнце — придумал это замечательно. Ведь, может быть, эти счастливые вчерашние школьники вообще в первый раз в своей жизни видят, как всходит Солнце, как наступает утро. И это утро, наверное, надолго останется у них в памяти…»

…Когда-то в их селе был похожий обычай: полагалось в последнюю среду старого года, в первую ночь нового встречать рассвет — не спать, пока не заалеет солнце!

И каждый в эту ночь давал свой обет. «Я встречу рассвет Новруза — пусть вернутся живыми с войны мой брат, мой муж, мой сын». Или: «Я встречу рассвет Новруза — пусть выйдет замуж моя дочь, пусть не останется старой девой». Или: «Пусть у сына моего родится сын…»

Особенно ему запомнилась одна такая ночь. У средней его сестры был тиф, а мама сказала еще раньше: «Пусть выздоровеет моя дочь, да встречу я рассвет Новруза!»

Сестру лечил доктор Тапдыг. Поэтому в ту ночь они пригласили к себе и доктора Тапдыга. А уже совсем выздоровевшая сестра подавала им за столом.

У них был приготовлен плов и традиционный ха-дик — похлебка из кукурузы, пшена, гороха. Отец пригласил еще своего старого друга — ашуга Абузера.

По обычаю, никто не должен спать в такую ночь, того, кто уснул или хотя бы задремал, девушки в ту же минуту привяжут к стулу, а то пришьют к длинной подушке — мутаке, на которую облокачиваются за дастарханом. А то привяжут к поле чьего-нибудь пиджака веник или ведро и неожиданно окликнут этого человека — тебя, мол, во дворе ждут, вставай, иди потанцуй со своей невестой… И когда этот несчастный вставал с пришитой к его пиджаку мутакой или с ведром, все вокруг разразились громовым хохотом…

А утром, вот в такую же темень, как и сейчас, они всей компанией, во главе которой шагал с сазом в чехле ашуг Абузер, отправлялись к арыку. И когда появлялись первые солнечные лучи, ашуг Абузер доставал из чехла свой саз, начинал играть, а все остальные бросались к воде. Пожилые степенно умывались, молодежь с громкими криками брызгала друг на друга водой.