В тупике - [61]

— Предположим. Ну и что?

— А то, что не имеем мы права ослаблять фундамент, Ягуб. Потому что завтра сами же и будем жить в этих домах. Или наши дети будут, словом, такие же люди, как мы с тобой… Я уж не говорю про технологию. А что, если завтра землетрясение, хоть и небольшое? Об этом ты случайно не подумал, Ягуб?

— Клянусь жизнью, с тобой бесполезно говорить, — махнул рукой Ягуб. — Дон Кихот, самый настоящий Дон Кихот. — Он направился к стоящему у ворот стройки самосвалу, сел в него и куда-то уехал.

«Что происходит с людьми в последнее время? — думал Кафар, глядя ему вслед. — Почему они так изменились? Почему думают только о себе, только о се-годняшнем дне? Почему?»

Вдруг он вздрогнул от какого-то внезапного грохота. Это сорвался с края кладки кирпич и пролетел совсем рядом с ним. Он тревожно закричал каменщикам:

— Эй, у вас что там, рук нет? Убить ведь могли бы!

Наверху показался каменщик Садыг. Он посмотрел на то место, куда упал кирпич, и закурил сигарету.

А дома на него, едва он переступил порог, с ходу набросилась Фарида:

— Что ты там натворил, а? Снова все взялся порти гь, да? Господи, да что же за несчастье мне с этим человеком? Отблагодарил, называется, благодетеля! Ну? О чем ты думаешь? Ведь он же тебе помог, этот Ягуб, как ты можешь ему палки в колеса совать?!

Кафар, довольный своей маленькой сегодняшней победой, делал вид, что не обращает никакого внимания на вопли жены. Он переоделся, умылся и пошел на кухню. Голубцы в кастрюле были еще теплые, он положил себе в тарелку. Потом с таким удовольствием пил чай, что Фарида готова была разорваться от злости.

— Правильно люди говорят — ты дурацкий Дон Кихот! — выпалила вдруг она, не в силах дождаться, когда Кафар вылезет из-за стола.

Кафар побледнел.

— Что ты сказала? — Он встал из-за стола, и вид у него был в эту минуту такой страшный, что Фарида, испуганно вскрикнув, кинулась спасаться в комнату к детям. Дети, увидев налитые кровью глаза отца, в страхе застыли на месте. Кафар с невыразимым наслаждением схватил Фариду за горло.

— Если ты еще раз… если ты еще раз произнес сешь это слово… Если ты еще хоть раз сунешься ко мне со своими гнусными поучениями. Задушу вот этими самыми руками. Запомнила?

Он отшвырнул ее к стене, приходя в себя от этого порыва, которого и сам не ожидал, обвел глазами комнату: трясущаяся, прячущаяся за спиной сына Фарида, насмерть перепуганные дети. Он, словно просыпаясь, провел рукой по лицу.

— Так ясно тебе?

— Да, да, ясно, ясно, — торопливо пробормотала Фарида, не выходя, однако, из-за спины сына.

Он вышел на веранду, походил немного взад-вперед, чтобы успокоиться, подумал и достал из холодильника початую бутылку водки. Вообще-то он не пил, но возбуждение его искало хоть какого-то выхода. Он выпил залпом чуть ли не целый стакан, но странное дело — так ничего и не почувствовал, слов-но в стакане была вода… Он нетерпеливо потянулся к бутылке еще раз, и вдруг понял, что этого уже не нужно: вдруг от желудка пошел по всему его телу бодрый жар, вспыхнуло лицо, уши.

Кафар закрылся в своей комнате, рухнул прямо в одежде на кровать и долго лежал так, вспоминая события последних дней.

Фарида, решив, что муж окончательно успокоился, громко заворчала на веранде:

— И всего-то два дня с рабочими, а как будто всю жизнь на стройке! И руки как у работяги стали, и лицо какое-то грубое, и все за два дня, надо же! Что же дальше-то будет?!

Кафар не спустил ей, отозвался из комнаты:

— Давай-давай… Руки грубые, лицо грубое… Просто я за эти дни стал сильнее, поняла? И двух дней оказалось достаточно, чтобы понять, что не весь я еще прогнил, не до конца превратился в тряпку. Оказывается, у меня что в мышцах, что в сердце осталась еще сила…

— Мам, не связывайся с ним, — зашептал выбежавший на веранду Махмуд. — Ты же видишь, он еще злой. А то опять кинется…

— А, пусть твой отец подавится своей злобой, — так же шепотом ответила она сыну. — Это он только с нами сильный, только здесь и чувствует себя мужчиной, раз может издеваться над нами…

И странно: Махмуд вдруг отчего-то почувствовал какую-то радость, гордость за отца Это сначала ему было странно, а теперь, когда все стихло и мать не кричит и не брякает, как обычно, посудой, он вдруг понял, что ему очень по душе этот неожиданный гнев отца. «Вот таким и должен быть мужчина, — думал Махмуд, — а то он всегда уступал ей, даже рот боялся открыть. А слабость недостойна мужчины, она унижает его даже в глазах детей…» Он хотел в какой-то момент пойти и сказать все это отцу… Но потом передумал, решил его не тревожить.

Кафар, надев с утра комбинезон, помогал рабочим грузить на подъемник кирпич — каменщикам там, наверху, его все время не хватало. Ему нравилась эта работа, нравилась сила, которой наливались мышцы — казалось, что он вместе с этими кирпичами может поднять сейчас на руках весь земной шар, поднять и держать его высоко над головой.

Правда, в первые же дни у него на ладонях вспухли волдыри; руки стали мозолистыми, ладони по вечерам горели, болели лопатки, ломотная боль растекалась по плечам, спине. Но странно, эта боль не мучила его, наоборот — она была даже приятна, прто-му что с каждым днем он чувствовал себя все сильнее.