В тупике - [49]

— Как что?! Я в аспирантуру поступил! У меня был соперник, но я сдал лучше.

Махмуд и Чимназ разглядывали отца с необычным интересом, Чимназ все переспрашивала: «Папа, а ты правда будешь ученым?» И Кафар гордо отвечал ей: «Конечно. Сначала стану кандидатом филологических наук, потом доктором. Защищу диссертацию — и стану доктором».

Фарида, заслышав этот разговор, опять демонстративно ушла на кухню. Прислушиваясь к тому, что говорил Кафар детям, она резала лук, из глаз ее хлестали слезы.

— Надейтесь, детки, надейтесь, — проворчала она и не удержалась, отложила в сторону нож, вышла, утирая глаза, на веранду. — Ждите, дети, авось ваш папочка профессором станет… когда рак свистнет…

Кафар обиделся.

— Какой рак? Почему это я не стану профессором? Что профессора — не такие же люди?

Фарида, все еще утирая слезы, сказала зло: — Ну, во-первых, для того, чтобы стать профессором, надо, кроме знаний, иметь то, чего у тебя нет — смекалку. А во-вторых… Ну, предположим, ты защитишься. А что потом? Что — тебе платить будут больше?

— Конечно.

— А на сколько же?

— Ну… Если в архиве останусь — ни на сколько. Поэтому неплохо бы перейти в какой-нибудь научно-исследовательский институт. Ясно, конечно, сразу меня старшим научным сотрудником могут не…

— Ну, хорошо, — перебила она. — Допустим, стал ты старшим научным сотрудником, и сколько же ты тогда будешь получать?

— Двести сорок рублей. А будет стаж — и все триста двадцать.

— И это все?

— А что, по-твоему, это мало?

Фарида, якобы от восторга, всплеснула руками и рассмеялась. Глядя на нее, развеселились и дети. Да и сам Кафар не выдержал, улыбнулся. Вдруг она снова помрачнела, спросила, тыча ему в грудь пальцем:

— И это все? Это будет вершиной, твоим потолком? Несчастный, да твоя месячная зарплата ученого меньше, чем у меня, простой портнихи!

— Что — я, что ли, устанавливал эти оклады? — угрюмо сказал Кафар. Он посмотрел на детей — чувствовалось, что настроение у них меняется, что теперь отцовское ученое будущее вовсе не кажется им таким заманчивым… Махмуд даже сказал, подумав: «А ты лучше пойди, папа, торговать пивом или водой, а? Со мной один мальчик учится, у него мама газировку продает, она ему и лайковую куртку купила, и вельветовый костюм. Он, этот мальчик, еще хвастался: мы, говорит, вельветовый костюм на Кубинке за двести пятьдесят рублей покупали. Зачем ученым, а, пап? Ты лучше водой…»

— Ах, что вы, дети, — усмехнулась Фарида, — подождите еще лет десять, бог даст, станет ваш папочка старшим ученым, месяц-другой посидите голодными, и купит он вам такой же костюм. Только ты имей в виду, сынок: ты все это время не должен расти, потому что если вырастешь — все испортишь. Ведь вельветовый костюм для взрослого за двести пятьдесят никто не продаст. Ну, а к тому времени, когда ты постареешь, он тебе, может, и лайковую куртку приобретет…

— Да что же делать-то? — сердито пробормотал Кафар. — Через какое-то время защищу докторскую. Тогда оклад еще прибавится.

— На сколько?

— Доктор… Ну, он около четырехсот получает.

— И всего-то? Ладно, про лайковый плащ я уж и не говорю… Ты хоть знаешь, сколько на Кубинке один только пиджак стоит? Пятьсот рублей… Так что, дорогой, этот виноград для тебя всегда зелен будет. Понял?!

— Ну и что же, мама, — рассудительно сказал вдруг Махмуд, — если папа будет работать в каком-нибудь институте — он потом и нам туда поступить поможет…

Фарида снова расхохоталась.

— Кто, твой отец? Господи, да откуда в нем такое проворство! Умные-то люди, если в институтах преподают, не только своих детей учиться устраивают. Потому и живут как короли, а зарплата у них так, на мелкие расходы.

— Ты же знаешь, — сказал Кафар с тихим упрямством, — что этого как раз я не смогу. Я не привык есть хлеб, который заработан нечестным путем!..

— Ну и дурак! Вот и все, что я могу тебе сказать. Да разве сейчас можно прожить на одном честном куске хлеба? Ты посмотри вокруг, на настоящих людей! Если мужчина соображает что к чему — он обязательно смешивает честное с нечестным, да так, что никто и подкопаться не может, а у него всегда есть на всякий случай лазейка.

— Да ты что, не слышишь разве, Еак таких пре-нодавателей институтов чуть не каждый год сажают?

— Если кого и сажают, — отмахнулась Фарида, — так это таких же растяп, как ты. Сажают тех, у кого денег мало.

Кафар растерянно посмотрел на детей, словно ждал от них поддержки.

— Сразу скажу, ребята: будете в институт постук пать — не рассчитывайте ни на кого. Если будете хорошо учиться — перед вами все двери раскроются. Возьмите хоть меня: разве меня отец в университет устраивал? Я сам…

— О чем ты говоришь, слушай! Разве твой отец был жив, когда ты в свой университет поступал?

— Нет. Но если б он и был жив, все равно ничего бы не стал, да и не смог сделать. Ведь он был простым колхозником, даже в Баку за всю жизнь ни разу не побывал.

— Нет, вы видели? — Фарида обращалась к детям, опять возмущенно всплеснув руками. — Вы видите теперь, какой у вас отец? Еще и дела-то никакого нет, а он уже руки умывает!

Махмуд горестно посмотрел на него.

— Эх, папа, ты потому и пошел в ученые. А был бы у тебя нормальный отец — был бы ты теперь прокурором или продавцом воды. Знаешь, как мы бы тогда хорошо жили!