В тумане тысячелетия - [72]

Жрец схватил юношу за курчавые волосы и поволок его к камню смерти.

«Примите эту кровь, боги! — зычным голосом закричал он, придя при виде трепещущей жертвы в такое дикое бешенство, что на устах его показалась пена. — Вы, бессмертные, даровали моему народу победу, в благодарность он приносит вам эту жертву... Избавьте же его от голодной смерти, и снова вам будут обильные жертвы... Все деревья жертвенной рощи будут увешаны телами пленников, посвящённых тебе, светлый Один. Жертвенный ручей выйдет из своих берегов, запруженный телами жертв тебе, кроткий Ниорд; на камне смерти не будет высыхать кровь в честь твою, грозный Тор!.. Примете же, молю вас, эту кровь...»

Тут жреца прервал отчаянный голос несчастного отца.

«Чудовище! — вскричал он. — Убей лучше меня!.. От моего копья пали ваши витязи. Сын мой Моран не причинил им ни одной раны...»

Но жрец был глух к мольбам несчастного отца. По рукоять вонзил он нож в грудь юноши. Затрепетало в предсмертных судорогах юное тело, брызнула на камень смерти горячая кровь... Жертва грозному богу была принесена... В смущении разошёлся народ от жертвенного камня, а мы в ту же ночь, пользуясь попутным ветром, подняли паруса и унеслись к берегам франков.

— Что же сталось с Ламором? — спросил Дир.

— Не знаю, после я слышал, что он спасён был своей дочерью... Мы только более не видели его. Ветер попутный нёс нас, не переставая дуть, пока наконец не увидели мы вдалеке богатый город... Высокие городские стены с башнями и золочёные купола храмов привлекли нас.

«Вот где ждёт нас богатая добыча! — объявил наш славный вождь Гастингс. — Но нас мало. Не взять нам его силой».

И в самом деле, слишком укреплён был этот приморский город. Нет равного норманнам по храбрости и отваге, но сила всё-таки была не на нашей стороне. Когда Гастингс приказал нам попрятать в трюмы наших кораблей всё оружие и велел всем нам снять украшения с бортов, поняли мы, что, не надеясь на силу, решил он завладеть городом хитростью...

Так и было...

Едва только нас заметили в городе, как сейчас же подняли тревогу. Вмиг закрыты были городские ворота. Вооружённая стража высыпала на стены, готовая отразить всякое нападение. Тут мы поняли, что прав был наш вождь. Невозможно было взобраться на стены, так как нельзя было поставить лестниц. Идти же на приступ с суши и думать было нечего — не так многочисленна была наша дружина. Обождать, пока подойдёт Иернсад, Гастингс не пожелал...

Укрепившись на якорях, он послал в город послов, — я был между ними, — которым приказали идти без оружия.

Нас, послов, приняли дружелюбно.

«Мы люди с севера! — сказали послы по приказанию вождя. — По воле богов наших покинули мы нашу страну и ходили воевать в землю бриттов...

Но боги изменились к нам и послали бурю. Не с враждебными намерениями пришли мы к вам в гавань, а занесены мы грозным шквалом. Намерения у нас мирные. Не хотим мы воевать с вами, а желаем только закупить в пристани что нам нужно и исправить повреждения судов. Притом же начальник наш болен, и беспокойная жизнь наскучила ему... Желает он в последние дни своей жизни принять вашу веру и быть похороненным в том городе, где его застигнет смерть».

Так говорили послы, а начальники города с великой радостью слушали их слова. Не того они ожидали от нас. Все они дрожали от боязни нашего нападения, а теперь, когда услыхали наших послов, обрадовались, и начали с нами мирные переговоры. Однако они всё-таки соблюдали осторожность и городских ворот нам не открыли...

Прошло немного времени, и Гастингс снова выразил желание принять веру христиан. Его, под видом больного, перенесли в город, где над ним были совершены все обряды. Гастингс казался умирающим, когда он был перенесён снова на наш корабль. Его провожали начальник города и жрецы...

На другой день с наших кораблей послано было в город извещение, что умер наш вождь... Громкий плач раздавался до этого и в стане нашем, и на судах. Это ещё более уверило недальновидных франков в том, что Гастингс действительно не существует более на свете...

С печальным извещением прибыли в город послы. Они сказали, что, умирая, вождь наш просил, чтобы похоронили его в городском монастыре...

Богатые дары завещал он на память о себе. Меч свой, свои перстни и множество других драгоценностей отдавал он христианскому храму.

С радостью согласились на это правители города, и на другой же день разрешено было внести нам в город прах нашего вождя... Этим разрешением мы не замедлили воспользоваться. Гастингса, одетого в броню, положили в гроб со всем его оружием... С большой пышностью понесли мы его к городским воротам. Впереди многочисленные воины несли завещанные «покойным» дары — перстни и пояс, украшенный золотом и серебром, мечи, секиры и иные драгоценности.

Кровожадный Тир ослепил франков... Они пропустили сопровождавшую «прах» вождя дружину за городские стены... много воинов вошли при этом, но до поры до времени не смели они нападать на жителей... С виду они были безоружны, и никакого коварства с их стороны недальновидные франки даже не подозревали.

Вдруг, когда пришло время опустить «прах» Гастингса в могилу, раздался громкий крик. Это кричали наши. Несколько подначальных Гастингсу викингов протиснулись к самому гробу и кричали, что нельзя опускать его в могилу...