В ту ночь, готовясь умирать... - [7]

А зимой сорок четвертого года в аул пришло сразу четыре похоронки, и среди них — на Алибека.

Весь аул горевал, над сельсоветом подняли траурное знамя. Сельчане вырыли на перевале, у дороги, на том месте, откуда провожали сыновей на войну, символические могилы и поставили каменные надгробья.

Тяжелый был удар, и Хамзат слег. Еще больше забот прибавилось у убитой горем Ашуры. Хамзат чувствовал себя очень виноватым перед ней.

— Вот что, доченька, — сказал он как-то вечером, пригласив ее сесть у своего изголовья. — Ты сделала столько для нашей семьи, что на весах не взвесить и долг не оплатить…

— Не надо, отец, пустое это, я ничего такого не сделала. Я родная вам, жена вашего сына… разве нет?

— Не могу я больше брать на себя грех… Ты должна быть счастливой в жизни.

— О чем это вы, отец?

— Нет Алибека, доченька, не вернется сокол в свое гнездо…

— Отец, не надо, мало ли что бывает на войне! Вон в ауле Сунгай получили похоронную на сына, а через месяц он сам объявился, хотя и с пустым рукавом. Не надо отнимать мою надежду, отец! Я жду Алибека,

— Послушай меня, доченька, ты вправе жить, как тебе хочется… Дети уже подросли, смогут обойтись сами…

— Если я уже не нужна… — заплакала Ашура.

— Что ты, что ты, дочь моя! — испугался Хамзат. — Да отсохнет мозг у того, кто так думает! Я к тому говорю, что ты можешь найти человека…

— Я уже нашла его, раз и навсегда. Я люблю Алибека н верю, что он жив, что он вернется. Что он улыбнется нам и скажет: как же так, зачем вы поторопились похоронить меня?..

— Спасибо, доченька. — Хамзат плакал. — Да сбудутся твои надежды.

Весной сорок пятого года, не дождавшись Дня Победы, ушел из жизни хромой Хамзат. И осталась Ашура одна с детьми, из которых трое, младшие, называли ее мамой. Правда, сельсовет стал помогать сиротам.

6

Кончилась война. Шли годы. Но жила в душе Ашуры надежда, и казалось, нет такой силы, что могла бы вытравить ее. Ашура помнила лунную ночь у родника, помнила прощальный ласковый взгляд Алибека, когда он уезжал, и его добрую улыбку. Она жена ему, он ее муж, и это дети не чьи-нибудь, а ее, она им настоящая мать. И люди так и говорили: это Ашуры дочь, это Ашуры сын.

После смерти Хамзата несколько человек сватались к ней. Один был калека, он вернулся с войны без ноги.

— Я думал, — сказал он Ашуре, — двое калек могут найти общий язык.

— Двое калек? — удивилась Ашура.

— Женщина, которая была замужем и овдовела, все равно что калека.

— Я не овдовела, я жду мужа. И у меня пятеро детей.

— Смешно, они же не твои дети.

— Они мои, да, да, мои кровные, родные!.. Простите меня. Я жду мужа.

— Жди, жди! — нахмурился гость и ушел, напялив папаху, стуча костылями.

И вдруг мелькнула мысль у Ашуры: «Чужая сакля, чужие дети, все вокруг чужое, а я одна на белом свете. Сирота и калека, одна на свете и старею… Нет, нет! — Она отмахнулась от этой глупой мысли. — Я не одна, у меня есть дети, я богата, я здорова!»

Постепенно многие в ауле позабыли, что не была она замужем, не рожала.

…Минуло три десятка лет, вывела Ашура всех детей в люди. И теперь прислушивалась к стуку в ворота, к каждому скрипу, долго просиживала на веранде, глядя на дальнюю дорогу, ожидая уже не только Алибека, но и детей.

Гнездо опустело, она осталась одна, старая, седая, но дети любят ее, шлют ей посылки, приезжают в гости

— Ой, какое у тебя красивое платье, — говорили на улице люди. — Ой, какой платок цветастый! Откуда у тебя они?

— Это подарки детей, — гордо отвечала Ашура. — Я вся, милые, теперь в подарках хожу. Платье — от старшей дочери, платок — от второй дочери, туфли мне сын привез еще весной, чулки — от третьей дочери, а бусы — от четвертой. Каждый раз что-нибудь да привезут и посылки шлют, да я мало что беру себе, больше в сундук прячу, внучатам.

У нее уже одиннадцать внуков и внучат! Последний, одиннадцатый, родился на днях. Для него она и заказывала украшенную узорами люльку.

7

Сегодня Ашура удивила аул. Она собрала домашний скарб в узлы, шофер колхозной машины и молодой учитель-сосед вынесли из сакли сундук. А раз выносят сундук, то всем ясно, что жильцы решили навсегда покинуть дом. И в это самое время подоспели старик Хасай со своей неразлучной Маной. Люлька получилась у Хасая на славу, и старик на радостях сам притащил ее.

— Получай, Ашура, подарок для внука!

— Ой, как же это вы, зачем… Я собиралась заехать по пути к вам, родные мои… — Ашура всплеснула руками, рассматривая колыбель: — Ой, спасибо, ой, какая красивая…

— Старик мой постарался… Пусть в ней растет богатырем твой внук, Ашура. — Мана запнулась, увидев груженую машину. — Что ты, насовсем, что ли?

— Да, родные мои. Сакля пришла в ветхость, да и сын все просит, чтоб я перебралась к ним в город…

— А не жаль саклю? — оглядывается Хасай.

— Ничего не жаль, родные, ничего. Ведь, считай, муж мой Алибек вернулся…

— Как — вернулся?!

— Очень просто. Внуку-то дали имя Алибек. Уважил меня сын, это я его попросила назвать новорожденного Алибеком. А он знаете что сказал? Хорошо, говорит, согласен, но если ты насовсем переберешься, к нам. Вот я и решила пожить со своим Алибеком в городе.

Медленно, будто нехотя, отъехала машина, увозя Ашуру со старым сундуком и новой люлькой.