— А эта косилка чего ж не заплетена? — сказал он. — Давай заплету.
— Ты разве сможешь? — удивилась Зина.
— А кнуты кто ж плетет? — гордо ответил Вася. — Все равно — в три конца.
— Кнут сплести легко. Кнут сможешь, а это не сможешь. Ты ж не девочка… Бежим!
Они взялись за руки и побежали за Митрусем.
5
Возле арбы Вася поставил торчком два ярма, привязал к ним концы брезента и наскоро соорудил нечто вроде палатки. Сережа и Варя принесли на палке сизое от копоти ведро, в котором еще кипел густой пшенный суп, жирно заправленный свиным салом. Дед Корней высыпал из мешка ложки, нарезал хлеба, и чумаки, забравшись в тень, сели обедать.
Ели дружно, к ведру наперебой тянулись ложки. Суп казался необыкновенно вкусным. Митенька тоже старался не отставать. Но ему досталась большая деревянная ложка, такая тяжелая, что он с трудом держал ее в руке. Есть ею сидя было трудно. Тогда Митенька встал на колени и придвинулся ближе к ведру.
— А молодец наш новый чумак! — сказал дед Корней, вытирая ладонью усы и бороду. — Здорово ложкой работает. Знать, и в деле будет хваткий.
Митенька слушал похвалу молча, заглядывая в уже опустевшее ведро. После супа появились арбузы. Разрезал их Вася, мастерски запуская в мякоть нож, а ребята смотрели за движением его руки и ждали, когда на траве развалится на половинки яркокрасный, засахарившийся арбуз.
…Быки были запряжены, закопченное ведро, в котором недавно варился суп, уже висело под возом. И опять закурилась по дороге горячая пыль. Снова глухо заговорили колеса и на ярмах длинной цепочкой краснели галстуки пионеров.
Митенька сидел на возу, изнемогая от жары. Где-то там, в знойной синеющей мгле, должен быть город и элеватор. Митенька становился на колени, подолгу смотрел вдаль и видел одну лишь пепельно-серую дорогу да желтую, спаленную солнцем степь. Он устал смотреть, глаза его слезились. Закрыв лицо руками, он лег на зерно и, покачиваясь, видел бабочку — сначала одну, а потом целую стайку.
— Митрусь! — крикнула Зина. — Вставай! Город видно!
Митенька вскочил. Обоз ехал по взгорью. Внизу над ложбиной висела желто-серая пелена — горячий, знойный воздух был недвижим. Сквозь эту пелену виднелось слабое очертание домов, улиц, деревьев, телеграфных столбов. И только одно здание, серое, высокое, виднелось отчетливо — это был элеватор.
Подводы, гремя и подпрыгивая, спустились с горки, и теперь Митя хорошо увидел и сады, чем-то похожие на сады в родной станице, дома, такие же, как и в станице, и улицы — тоже, как в станице. А высокое здание, которое Митя видел издали, вблизи показалось ему еще выше. Митя даже перестал смотреть на него и испуганно закрыл глаза, но скоро снова открыл их. Здание будто двигалось навстречу обозу, и все оно было белое-белое, точно запорошенное мукой. И еще Митю удивили стрижи — тучей они взлетали над крышей, как бы желая укрыть собой все здание. Митя еще никогда не видел столько стрижей: они рябили в глазах и щебетаньем своим заглушали цокот колес.
Митя не знал, что перед ним возвышалась не какая-то каланча, а обыкновенный элеватор. И когда обоз въехал во двор и смешался среди множества машин и других конных и бычьих упряжек, Митя лег на зерно и посмотрел вверх. Там он увидел шнырявшую птицу, маленькие оконца в дымчатой пыли и вьющуюся по стене лесенку.
От элеватора через весь двор лежала тень, за стенами гудели машины — видимо, их там было много; внутри слышался проворный стук и сердитый рокот. Это высокое, закрывавшее собой полнеба здание казалось живым, и возле него брички, быки, автомашины, люди выглядели совсем маленькими.
Митя протер кулачками глаза и поднялся. К его подводе, повесив кнут на плечо, шел Вася рядом с каким-то дядей, который нес железную палку с блестящим колпачком на конце.
— А это мой братишка, Митрусь, — пояснил Вася, когда дядя подошел к возу. — Первый раз приехал. Еще не пионер, но уже к делу приучается.
— Ах, какой молодец! — сказал дядя. — А ну, Митрусь, давай посмотрим, какое ты привез зерно.
Дядя сунул железную палку в пшеницу, стукнул о дно ящика, а когда вытащил ее, то в колпачке было полно зерна. Высыпав зерно в маленький мешочек, дядя ласково посмотрел на Митруся и улыбнулся.
— У Митруся зерно — первый сорт! — сказал он. — Подавайте-ка на весы.
— Кондиция высокая, — серьезно сказал Вася, подшмыгнув носом. — Такой сорт на всех подводах.
Подводы одна за другой въезжали на весы, а потом уже ехали к невысокой пристройке у элеватора. Здесь Митенька увидел ремень, скользивший по деревянному корыту, которое одним концом подходило к подводе, а другим упиралось в крышу. Когда подвода подъезжала к корыту, Вася и дед Корней открывали между колесами в ящике отверстие, и зерно ровной струей текло на бегущий вверх ремень.
— Зина, а куда пшеница убегает? — спрашивает Митя.
— Это и есть элеватор, — пояснила Зина. — В середине у него стоят закрома — такие громадные, что сколько ни насыпай, а до верха не насыплешь. Туда и бежит пшеничка.
Митенька, озадаченный таким ответом, смотрел на ярко-желтую плывущую ленту зерна, и ему казалось, что вокруг уже нет ни элеватора, ни подвод, а струится между гор золотистый ручей, а там, где ручей впадает в Кубань, бурлит вода, слышны всплески бурунов и грохот катящихся камней…
