А гость оказался совсем не таким, как она ожидала. Не герой, и не богатырь, но мужик свойский и умеющий мгновенно к себе расположить. Тот еще ходок, судя по всему, хотя ни роста, ни особой «чисто мужской» красоты в арсенале Олега не имелось. Разве что ум и обаяние… Пожалуй, так. Но по-настоящему, как ни странно, он подкупил ее тем, что не стал тащить в постель. То есть, сначала это ей понравилось, но потом озадачило — тем более что у нее в тот момент никого не было, — а объяснилось несколько позже, во второй его приезд, который состоялся подозрительно скоро. То есть, она знала, что Ицкович в России бывает, но бывал он в основном в Питере, куда и друзья его обычно приезжали. А вот в Первопрестольной он лет тридцать не был, и ничего. Но вдруг приспичило. С чего бы это, спрашивается?
Нет, и на этот раз, он ей так ничего и не сказал. Словами не сказал, но глаза ведь тоже умеют говорить. Не знали? Напрасно. И он, возможно, напрасно усложнял им обоим жизнь, не имея возможности, уйти ради нее от жены, и не желая при этом, обижать Таню пошлым адюльтером. Но и Тане отчего-то не хотелось разрушать возникшую между ними «дружбу», а большее… А можно ли построить большее на основе коротких встреч раз в полгода? Возможно, может быть, чем черт не шутит… но у нее так не получалось. А потом…
То, что случилось с ней сейчас, было похоже на сказку. Жестокую, недобрую сказку, но волшебство от этого волшебством быть не переставало.
«Не так ли, подруга?»
«Не знаю, но он мне нравится… Он…»
* * *
«Семь пик… вист… пас, ложимся? Ход? Дядин! Стоя!» — В соседнем купе мужики айтишники и примкнувший к ним замгенерального резались в преферанс под коньячок, и по принципу «о бабах на работе…» обсуждали «хрен его знает, как ip-адрес поменялся, у главбуха винт дохнет, и после праздников UPS проверить надо», громко рассказывали довольно пошлые анекдоты, сопровождаемые взрывами хохота, и время от времени шикали друг на друга, призывая к спокойствию фразой: «тише — там женщины»!
Татьяна прекрасно понимала, каких именно «женщин» имеют в виду сотрудники мужеска пола, даже жест в сторону своего купе представила, улыбнулась, отложила книгу — «Почитаешь тут!», — отдернула занавеску и под перестук колес стала смотреть в темноту.
Снега не было уже в Бресте. За окном висела сплошная облачность с намеком на дождь — ни звезд, ни луны. Мелькающие там и здесь россыпи огоньков городков и деревень, черные поля; быстро бегущие серые сосны и елки; голые, — без листьев и чуть белее — стволы берез, подсвеченные неровным мелькающим светом из соседних вагонов.
Поезд шел с изрядной скоростью.
Низкий гудок локомотива превратился в пронзительный свист и заставил вздрогнуть.
Вагон дернулся. На мгновенье стало темно, Татьяна зажмурилась, — под закрытыми веками летали белые мушки — и через пару секунд все-таки открыла глаза…
За окном в ярком свете луны белели бесконечные, укрытые снегом поля, яркие звезды до горизонта, вдоль полотна — деревья в белых шапках, и ни единого электрического проблеска.
Свист смолк. Снаружи пролетел сноп искр, резко потянуло гарью.
«Что случилось?»… — Татьяна не додумала мысль, как тут же эхом в голове отозвалось «Que se passe-t-il? (что происходит?)… La locomotive s'est cassйe?» — и почему-то возник образ паровоза.
«Паровоз? Какой паровоз?!»
Только тут Татьяна осознала изменения в пейзаже за окном и заметила, что на столике вдруг появилась лампа с розовым абажуром антикварной конструкции. Она протянула руку и щелкнула выключателем… Пластик и синтетика отделки купе сменились бронзой и деревом, пространства до противоположенной стены стало больше и там была еще одна дверь! Татьяна резко встала, успев подумать «ноги затекли» и ударилась коленной чашечкой о стойку крепления столика.
— Ммммлять… — вырвалось вслух непроизвольно, и также непроизвольно добавилось — Мммerde…
Острая боль полыхнула искрами в глазах, Татьяна откинулась назад на сиденье, боль исчезла, но и тело она перестала чувствовать, притом что видела как собственная рука потянулась к колену…
«Собственная?»
И тут же услышала речь, совершенно определенно истекающую из ее собственных уст, но воспринимаемую ею как-то со стороны, словно чужую:
— Ма-шье-нэ-са-ль!
«Матерюсь! По-французски!!? Как?!» — И эхом откликнулось в голове: — «Больнооо… А как еще я могу ругаться?! Что происходит???»
«Похоже, я брежу…» — «… Я — ку-ку?»
«Ущипнуть», — в смысле «ущипнуться», вспомнилось вдруг народное средство. Но там, вроде бы, речь шла о выявлении сна, или нет?
«Коленка болит!»
«Не чувствую».
«Ущипну!»
— Ай! — На этот раз Татьяна почувствовала не только боль, но и руки, и ноги, и…
«Здорово я треснулась!»
«Я не чувствую!!!»
«Ох! — Татьяна попыталась «взять себя в руки» — Кажется, это называется раздвоение личности… Шизофрения!»
И эхо в голове тут же откликнулось, объясняя то, чего Татьяна отроду не знала: «Shizo — раскалывать, френ — ум, рассудок. Это на древнегреческом».
«О как! — Татьяне стало весело — «Я теперь что, и греческий знаю и древний?»
«Si, madam, а в лицее вы что учили?»
«В лицее? В каком, нахрен, лицее? Ты кто?»
«Я?! Я — Жаннет, Жаннет Буссэ. А ты?»