В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать - [98]
В заключение Чебышев заявлял, что у эмиграции нет никаких оснований падать духом и каяться. Напротив, следует только радоваться, что «в 1927 году развалился опаснейший аппарат советского шпионажа и провокации» и что «выдающийся эмигрант, благородный и доблестный Шульгин, подвергаясь неисчислимому риску, проехался по России, т. е. совершил подвиг», написав книгу, «отмеченную печатью его тонкого таланта»[417].
Шульгинское «Послесловие» дало толчок догадкам, что действительной задачей «Треста» было заманивание и поимка чекистами Врангеля и Кутепова. Задавшись вопросом о том, почему писателю была дана возможность вернуться, заметка в газете Сегодня сообщала:
Оказывается, что главная охота шла за Врангелем и Кутеповым. ГПУ задалось целью завлечь их в СССР и там задержать, чтобы потом инсценировать совершенно исключительный по грандиозности показательный процесс.
Оказывается, что в парижских эмигрантских кругах, в которых ГПУ удалось насадить немало своих провокаторов и агентов, усиленно поддерживалась идея о необходимости поездки в Россию самих «вождей белого движения» — генералов Врангеля и Кутепова. Мысль эта имела многих сторонников, и от имени монархической организации были даже обращения по этому поводу к Николаю Николаевичу. К последнему являлись депутации от монархических организаций, в среде которых, вероятно, тоже были агенты ГПУ, и настоятельно просили великого князя командировать в Россию Врангеля и Кутепова.
Как передают, ген. Врангель отрицательно относился к этой идее, а ген. Кутепов, ослепленный «удачно» закончившейся поездкой Шульгина в СССР, собирался по его примеру отправиться туда, пользуясь при этом услугами все той же якобы монархической, а на самом деле провокаторско-чекистской организации.
И только мелкая случайность удержала ген. Кутепова от выполнения этого плана. Когда в Гельсингфорсе очутился Оперпут и начал было там разоблачать или якобы разоблачать страшную провокационную работу ГПУ, ген. Кутепов прибыл туда, имел ряд свиданий с Оперпутом, после чего сам убедился в том, какой опасности подвергся бы он в случае поездки в СССР[418].
Таким образом, Сегодня вносило существенный корректив в опус Шульгина. Если шульгинское «Послесловие» выражало допущение, что благополучный исход путешествия писателя обусловлен был намерением ГПУ уловить Врангеля, то данная заметка пошла дальше, указав на планы завлечения в ловушку и Кутепова, а также объяснив срыв этих планов бегством и заявлениями Опперпута.
Сам Кутепов по поводу разоблачений Опперпута, Бурцева и Шульгина публично не проронил ни слова. Зато нарушил свое молчание Врангель, заявив в интервью, данном Иллюстрированнной России, что считает публикацию статьи Вл. Бурцева необходимой и своевременной[419]. Тем самым Врангель бросил вызов России к Борьбе за Россию, осудившим Бурцева за его выступление. И хотя при этом он уклонился от каких бы то ни были личных выпадов и призвал к продолжению «работы в России», заявление его дало пищу подозрениям, что именно он, из соперничества с Кутеповым, инспирировал выступление Бурцева. В. X. Даватц, совершивший в те дни поездку в Чехословакию и встретившийся там со многими гал-липолийцами, сообщал Врангелю о резко отрицательном отношении в армейских кругах и к этому конфликту с Кутеповым, и к разоблачениям Бурцева:
Доводы против опубликования Бурцевым дела о Тресте следующие: 1. Были тотчас приняты внутренние меры для того, чтобы обезопасить работу от Треста. 2. При таком положении вещей опубликование только подрывает общий пафос борьбы у организаций, может быть, и совсем с Трестом не связанных. 3. Это является попыткой путем общественного мнения сделать то, что, может быть, надлежало сделать, но путем внутреннего влияния и воинской субординации (через В.К.Н.Н.). Должен сказать, что, насколько я мог себе уяснить, такое мнение разделяется лицами, близкими к Крамаржу. С самим Кр<амаржем> я по сему предмету не разговаривал, но все же убедился, что симпатии его к Ал. П. <Кутепову> этой историей ничуть не поколеблены[420].
В ответ на эту критику Врангель писал:
Трехлетняя работа генерала Кутепова в области, ему Великим Князем порученная, потерпела крах. Еще в ноябре 1924 года, во время приезда моего в Париж, я уже докладывал Великому Князю о сложившемся у меня убеждении, что «Трест» — организация, поставленная ГПУ. Тогда же дважды говорил о том же генералу Кутепову. Впоследствии неоднократно докладывал Первому, предупреждал второго. Убедившись, что моим предостережениям ни Великий Князь, ни генерал Кутепов не верят, делал все, чтобы вскрыть провокацию, говорил кому мог, предупреждал как только мне становилось известно, что то или иное лицо заманивается в сети провокаторов. Могли я молчать, зная, что при невольном посредничестве самого генерала Кутепова разрушается работа внутри России, что лучшие, кто идет за нами, гибнут жертвой своей доверчивости? Когда минувшей весной обнаружились первые провалы, я горячо убеждал генерала Кутепова отойти оттого дела, которое, как показал опыт, ему не по плечу. Указывал ему на необходимость изменить самое построение работы, ее методы. Все оказалось тщетно. Процесс «пяти» это ясно обнаружил. Он ясно показал, что нити, связывающие Парижский центр с ведущими на местах работу организациями, даже непосредственно с Трестом не связанными, ГПУ известны. Разоблачения В. Л. Бурцева и В. В. Шульгина, сделанные вне всякой от меня зависимости, дали мне возможность отмежеваться от вредного дела, предостеречь тех, кто мне доверился
