В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать - [17]
В гельсингфорсских записках Опперпута, опубликованных в рижской Сегодня в 1927 году, содержится следующий рассказ о его возвращении в столицу после завершения таганцевского дела:
Вскоре я был снова отвезен в Москву и помещен во внутреннюю тюрьму ВЧК.
Здесь меня познакомили с новыми средствами воздействия на психику и волю заключенных. Так, например, меня «по ошибке» отправили на расстрел, и «ошибка» была обнаружена только тогда, когда все остальные были на моих глазах убиты. Применялись в ВЧК и другие, не менее сильные меры: для побуждения арестованного служить секретным сотрудником ГПУ его бросали в подвал — на разлагающиеся трупы расстрелянных (это, между прочим, было проделано с финским подданным, генералом Эльвенгрен, который сейчас находится в сумасшедшем доме).
К этому времени моя воля была уже сломлена. Все меры воздействия были уже излишни.
Я решил стать секретным сотрудником ГПУ.
Что мне оставалось делать? Организация моя была разгромлена. Пыток выносить я больше не мог, как не вынес бы их каждый из тех, кто с такой неосторожной жестокостью забрасывает меня теперь камнями.
Покончить с собой? Но помимо того, что перейти в иной мир в большевицк. тюрьмах почти невозможно (в камерах более-менее видных контр-революционеров день и ночь дежурит чекист, записывая бред арестованного и проч.), — моя смерть только избавила бы ЧК от лишних хлопот. Я полагал поступить в секретные сотрудники, войти в доверие к главарям ВЧК, изучить ее тайную работу и потом уже расшифровать всю деятельность ВЧК, принеся этим крупную пользу русскому делу. Это мне и удалось выполнить в значительной степени, хотя и поздно[64].
По поводу вербовки Опперпута-Стауница в «Трест» авторы советской монографии об А. X. Артузове пишут:
Обоснованность выбора, сделанного Артузовым, впоследствии не раз ставилась под сомнение, притом вполне резонно. И все же Артур Христианович об этом никогда не сожалел серьезно, даже тогда, когда Опперпут выкинул свой финальный неожиданный фортель. Было обидно и жалко этого запутавшегося человека, но объективность требовала признать, что дело он сделал — помог чекистам ввести в заблуждение зарубежных монархистов.
Чем руководствовался Артузов, когда обвел в достаточно длинном списке кружочком фамилию Опперпута? Немаловажными аргументами. Во-первых, Опперпут не имел никаких серьезных оснований по-настоящему глубоко ненавидеть Советскую власть. По происхождению он был крестьянин, и хотелось надеяться, что проснется же в нем когда-нибудь чувство солидарности с революционным народом. Во-вторых, Опперпут хотя и допустил уже довольно серьезные нарушения законов, но кровавыми цепями к заговорщикам прикован еще не был, всерьез контрреволюционных политических воззрений савинковцев не разделял.
Аргументы «за» позволили Артузову если не отказаться от последних сомнений, то, во всяком случае, пойти на риск с достаточно обоснованной верой в успех. Опперпут обладал достаточным умом, ловкостью, настойчивостью, личной храбростью. Быстро ориентировался в сложной обстановке. Наконец, своими показаниями (как тогда казалось, продиктованными искренним раскаянием и желанием искупить вину) он существенно помог следствию и отрубил тем самым все чалки, связывавшие его с савинковцами, с прошлым.
Артузов предложил Опперпуту включиться в борьбу с монархическими антисоветскими организациями, и тот охотно принял это предложение. Опперпута поселили в Москве под видом скромного советского служащего Эдуарда Оттовича Стауница, демобилизованного из Красной Армии, и он стал выполнять задания Артузова.
Бывший союзник Савинкова оказался не из простачков. Он всегда к месту заявлял о своей лояльности и делал это в меру искренно. При каждой встрече с Артузовым или его главным помощником по «Тресту» Владимиром Андреевичем Стырне Опперпут проявлял готовность преданно служить порученному делу. Единственное, чего он просил, — не отказывать в доверии, ибо он все равно уже не волен распоряжаться своей судьбой. <…> Но это доверие, как показали дальнейшие события, не было достаточно подкреплено действенным контролем. Артузов не учел полностью авантюристических склонностей и неустойчивого характера этой личности. Понял он это много позже, а пока что высказался об Опперпуте так:
— Опавший лист не возвращается на ветку…[65]
В. Р. Менжинский отобранную Артузовым кандидатуру Стауница одобрил[66].
Вот как вспоминал возникновение «Треста» сам Опперпут:
В середине Февраля <1922 года> мне было сообщено, что меня используют для контр-разведывательных целей, около 25 Февраля оформили мое зачисление в секретные сотрудники КРО и первого Марта освободили вовсе из тюрьмы[67]. Так как еще во время моего пребывания в тюрьме была выпущена книга «2-ой Народный Союз Защиты Родины и Свободы», в которой я не только отказывался от дальнейшей борьбы с советской властью, но и призывал последовать моему примеру других, то работать в контр-разведке под фамилией Опперпут я не мог. Мне была дана фамилия Стауниц, а имя и отчество сохранены настоящие. Прямо из тюрьмы меня направили на квартиру к Сосновскому Игнатию Игнатьевичу (Домбжинскому), у которого я прожил около трех недель. Никакой работы мне не давали. Сюда под предлогом поиграть в карты весьма часто заходил Кияковский, Роллер, Леппо, Пузицкий и даже Артузов, причем весьма часто вступал со мной в продолжительные беседы. Мне было очевидно, что целью их посещений являюсь я, что все они приходят изучать меня и оценивают, на какую работу применить. Точно сейчас не помню, кажется, в последних числах Марта, мне устроили комнату и службу в Московской таможне, и Кияковский сообщил, что я перехожу в его распоряжение для развития монархической легенды и дезинформации одного иностранного штаба. Кияковский несколько вечеров подряд знакомил меня с состоянием работы монархических зарубежных центров, давая весьма обстоятельные характеристики каждого из них, их взаимоотношениям, руководящим составом, значением и весом отдельных руководителей, планами их работы и т. д. Имевшиеся в распоряжении Кияковского сведения поражали меня своей полнотой, и я высказал восхищение осведомленностью ГПУ и мощью этого органа. Кияковский ответил, что он и высшее начальство далеко не считают достигнутые результаты удовлетворительными, посколько ГПУ еще не в состоянии руководить деятельностью зарубежных национальных центров, и развернул передо мной смелый план организации крупной легенды, которая, подкупив штабы лимитрофных государств качеством и количеством сведений о красной армии, в последующем своем развитии при помощи штабов должна будет подмять под себя все зарубежные монархические центры и
Что же означает понятие женщина-фараон? Каким образом стал возможен подобный феномен? В результате каких событий женщина могла занять египетский престол в качестве владыки верхнего и Нижнего Египта, а значит, обладать безграничной властью? Нужно ли рассматривать подобное явление как нечто совершенно эксклюзивное и воспринимать его как каприз, случайность хода истории или это проявление законного права женщин, реализованное лишь немногими из них? В книге затронут не только кульминационный момент прихода женщины к власти, но и то, благодаря чему стало возможным подобное изменение в ее судьбе, как долго этим женщинам удавалось удержаться на престоле, что думали об этом сами египтяне, и не являлось ли наличие женщины-фараона противоречием давним законам и традициям.
От издателя Очевидным достоинством этой книги является высокая степень достоверности анализа ряда важнейших событий двух войн - Первой мировой и Великой Отечественной, основанного на данных историко-архивных документов. На примере 227-го пехотного Епифанского полка (1914-1917 гг.) приводятся подлинные документы о порядке прохождения службы в царской армии, дисциплинарной практике, оформлении очередных званий, наград, ранений и пр. Учитывая, что история Великой Отечественной войны, к сожаления, до сих пор в значительной степени малодостоверна, автор, отбросив идеологические подгонки, искажения и мифы партаппарата советского периода, сумел объективно, на основе архивных документов, проанализировать такие заметные события Великой Отечественной войны, как: Нарофоминский прорыв немцев, гибель командарма-33 М.Г.Ефремова, Ржевско-Вяземские операции (в том числе "Марс"), Курская битва и Прохоровское сражение, ошибки при штурме Зееловских высот и проведении всей Берлинской операции, причины неоправданно огромных безвозвратных потерь армии.
“Последнему поколению иностранных журналистов в СССР повезло больше предшественников, — пишет Дэвид Ремник в книге “Могила Ленина” (1993 г.). — Мы стали свидетелями триумфальных событий в веке, полном трагедий. Более того, мы могли описывать эти события, говорить с их участниками, знаменитыми и рядовыми, почти не боясь ненароком испортить кому-то жизнь”. Так Ремник вспоминает о времени, проведенном в Советском Союзе и России в 1988–1991 гг. в качестве московского корреспондента The Washington Post. В книге, посвященной краху огромной империи и насыщенной разнообразными документальными свидетельствами, он прежде всего всматривается в людей и создает живые портреты участников переломных событий — консерваторов, защитников режима и борцов с ним, диссидентов, либералов, демократических активистов.
Книга посвящена деятельности императора Николая II в канун и в ходе событий Февральской революции 1917 г. На конкретных примерах дан анализ состояния политической системы Российской империи и русской армии перед Февралем, показан процесс созревания предпосылок переворота, прослеживается реакция царя на захват власти оппозиционными и революционными силами, подробно рассмотрены обстоятельства отречения Николая II от престола и крушения монархической государственности в России.Книга предназначена для специалистов и всех интересующихся политической историей России.
К трехсотлетию воссоединения Украины с Россией.
В книгу выдающегося русского ученого с мировым именем, врача, общественного деятеля, публициста, писателя, участника русско-японской, Великой (Первой мировой) войн, члена Особой комиссии при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России по расследованию злодеяний большевиков Н. В. Краинского (1869-1951) вошли его воспоминания, основанные на дневниковых записях. Лишь однажды изданная в Белграде (без указания года), книга уже давно стала библиографической редкостью.Это одно из самых правдивых и объективных описаний трагического отрывка истории России (1917-1920).Кроме того, в «Приложение» вошли статьи, которые имеют и остросовременное звучание.