В тихой станице - [2]

— Неужели ты все еще думаешь, что я пойду за него? — ответила Люда. — Ох ты, бабушка, бабушка. Ты уж не хлопочи за меня. Я большая стала.

Все-таки сердечная у Василисы Михайловны внучка, хоть и любит на людях насмешничать. Да и насмешничает не со зла, а когда ей немного совестно или стеснительно.

Василиса Михайловна легла с тревогой на сердце. Раньше спокойно было в станице, тише: до ближней станции надо было идти сто верст. А в прошлом году провели до самого Дона железную дорогу, понаехали всякие люди, ходят с трубами, вымеряют, многих переселили на новые места. Хоть и сказали Василисе Михайловне, что ее курень оставят на месте, а кто его знает. А тут еще повадился этот «командировочный» со страшными историями… Василиса Михайловна заснула, и ей снилось, что по всему двору разлилась вода и никак невозможно было пройти к корове, а на скворешне сидел Никодим Павлович и спрашивал, что такое солнце.

Ночью к ним постучали. Василиса Михайловна села на кровать и перекрестилась.

Украдкой, словно стараясь не разбудить спящих, в листьях акаций шуршал дождь, тот самый тягучий дождь, который зарядил еще вчера вечером. Шум дождя в листве был похож на торопливый беспокойный шепот, и казалось, по палисаднику все время ходят на цыпочках. Стояла такая темень, что в комнате не было видно окон.

Постучали снова. В сенях упала уздечка.

— Бабушка, стучат, — сказала Люда, проснувшись.

Было слышно, как ветер шевелил тонкую струйку воды, текущую с желоба в кадушку, и звук этой струйки все время менялся, словно ее настраивали. Где-то далеко у плотины трескуче просигналил мотовоз.

— В позапрошлом годе к соседям так-то вот, среди ночи, напросились со строительства ночевать, а утром шубу унесли, — проговорила Василиса Михайловна. — А может, со скотного двора дежурная прибегла… Прямо не знаю — откликаться или нет…

— Конечно, надо спросить — кто, — сонно пробормотала Люда, забираясь глубже под одеяло. — Дождь ведь. Там мокро.

— Сарай у нас замкнут?

Люда не ответила — наверное, заснула.

Не зажигая света, Василиса Михайловна накинула пальто, приотворила дверь, ведущую в сени, и спросила издали:

— Кто это?

— Я, — послышался мужской голос. — Крепко же вы спите, мамаша.

Голос был простуженный, хрипловатый, и Василиса Михайловна не могла понять, старый или молодой человек стоит на крыльце.

— Да кто вы будете? — спросила она снова.

— Гидромеханизатор.

— Кто?

— Столяров. Старший прораб по намыву. Слыхали?

«Видно, тоже со строительства, — подумала Василиса Михайловна. — Не стану отмыкать, хоть ты тут об косяк разбейся».

— А у вас документы есть? — спросила она, поджимая губы и строго глядя в темноту.

— У меня полная планшетка документов. До утра не перелистаете.

«Гляди-ка, уж и ноги обтирает. — Василиса Михайловна со страхом прислушалась. — Ровно к себе домой пришел».

Действительно, неизвестный человек строгал тяжелыми сапогами по доскам крыльца с такой силой, что в сенях шевелились половицы.

— Вы не беспокойтесь, — сказал он, словно его приглашали к столу. — Ни чайку, ничего такого не надо…

— Да у нас и дров-то нет, батюшка. Какой там чаек… Холодно.

— Это неважно… В шесть утра мне на карту идти…

— Где же их наберешься, дров, — продолжала Василиса Михайловна. — В нашем степу если какую щепку найдешь, так и ту велят назад положить… Глядите, какую грудку привезли на всю зиму…

И то ли оттого, что она заговорилась, то ли потому, что у человека был обыкновенный, дневной голос, Василиса Михайловна, забывшись, отодвинула засов и спохватилась только тогда, когда кто-то мокрый и холодный, царапая полой плаща стену, прошел в сени.

Она торопливо нащупала выключатель и зажгла свет.

Посреди сеней стоял парень лет двадцати трех, высокий и крутоплечий. На голове его лежала маленькая выгоревшая кепка с пуговкой, с покоробившимся картонным козырьком. Загоревшие скулы его, до глянца начищенные степными ветрами, отражали свет лампочки.

— А нас двое, — сказал он и вытащил из-за пазухи черного щенка. — На дороге подобрал. Наверное, выбросил кто-нибудь. — Парень вытер дождевые капли с твердых губ и улыбнулся, показывая чистые зубы.

— Мне, батюшка, и положить тебя негде, — проговорила Василиса Михайловна, перестав бояться.

— А мы вот тут и ляжем, — сказал парень, со скрипом стянул плащ, сразу нашел, куда его повесить, и подставил под него лохань, чтобы на пол не натекла лужа.

«Ровно год тут живет», — подумала Василиса Михайловна.

— Квартиру я, мамаша, снимаю в Соколовке, — объяснил он, быстро и ловко постилая в углу ватник. — А сейчас туда, в гору, машины не идут. Грязь, — подумав, он снял пиджак и, свернув его наподобие подушки, положил к стене. — Отправились было мы с Александром Егоровичем пешком в Соколовку, а ноги ползут в другую сторону. Темно — земли не видно. Да что земля — Александр Егорович в темноте потерялся. Сейчас, наверное, тоже где-нибудь в двери скребется…

— Ты обожди-ка, не ложись, я сейчас, — сказала Василиса Михайловна, пошла в горницу и разбудила Люду.

— Механизатор какой-то пришел… Молоденький, — зашептала она. — Я ему застелю здесь, на диване, а мы с тобой вместе поспим. Все равно до свету часа четыре осталось.