В тихом омуте - [63]

— А, неважно.

— Для меня важно, — резко сказал Тьюри. — Продолжай, что там еще за тайна? Что тебе известно?

— Много.

— А именно?

— А именно: Гарри не сидит сиднем и не грызет ногти, переживая за Телму. Давно уже не переживает.

— Что-то уж больно уверенно ты говоришь об этом.

— А почему бы и нет? Я вчера получил от него письмо. Вообще мы с ним не часто пишем друг другу. Не понимаю, почему он разоткровенничался со мной, а не с кем-нибудь из вас.

— Ну, и что же он пишет?

— Прочтите сами. Я таскаю письмо с собой. Для меня оно было своего рода ударом.

Уинслоу передал друзьям письмо через стол, и они оба стали читать его. Содержание письма было довольно простое: Гарри встретил удивительную, чудесную женщину по имени Энн Фармер. Она разведенная, разрыв с мужем произошел не по ее вине, муж был грубой скотиной, настоящим хамом и так далее, но несмотря на это, она оставалась нежной, доброй, надежным другом и тому подобное. Гарри намерен получить развод и взять в жены этот образец добродетели как можно скорей, и надеется, что парни пожелают ему счастья. Не то чтобы в этом была какая-то необходимость, потому что Энн такая понятливая, такая изумительная и прочая и прочая. С наилучшими пожеланиями — Гарри.

— Господи Иисусе! — воскликнул Тьюри и бросил письмо на стол.

Уинслоу подобрал его и засунул обратно в карман.

— Удобный момент выбрал, а?

— Я просто не могу поверить.

— Покрути мозгой получше.

— Ни в одном из своих писем ко мне он не упоминал о другой женщине. Я-то думал, он с утра до ночи работает.

— По твоему, это похоже на Гарри? Я так не думаю.

— Его подцепили на крючок, — мрачно сказал Хепберн. — Снова подцепили, а нас там не было, чтобы защитить его. Муж этой женщины, видите ли, был грубой скотиной. Естественно. Все бывшие мужья — грубые скоты. А все будущие — ангелы. Потом в какой-то момент совершается переход.

— Помолчи, — сказал Тьюри. — Я думаю.

— Время для раздумий миновало.

— Послушайте. Лучше все-таки послать телеграмму Гарри. Представьте себе, вдруг он решит написать Телме письмо вроде этого. Потрясение может убить ее. Врач сказал, что ее состояние «лишь удовлетворительное». На больничном жаргоне это означает, что всякое может случиться. Мы должны предупредить Гарри.

Текст телеграммы составили втроем, и Тьюри отправил ее по телефону из своего рабочего кабинета:

«Телма родила здорового мальчика. Состояние ее очень серьезное. Ты ни в коем случае не должен ничем тревожить ее. Жди письма. Ральф».

Под вечер того же дня Нэнси явилась в больницу с букетом роз для Телмы и подошла к стеклянной стене взглянуть на новорожденного. Сестра в марлевой маске подкатила плетеную колыбель с верхом и отвела покрывало, открыв личико младенца. Тот лежал спокойно, хотя и не спал, — прелестный мальчик, черноволосый и с ясными голубыми глазками.

Нэнси постучала пальцем по стеклу, улыбнулась и поворковала. Она не знала, что и на нее смотрят, пока рядом вдруг не раздался голос:

— Привет, Нэнси.

Нэнси обернулась, слегка вздрогнув от неожиданности.

— Бог ты мой — Эстер!

— Я тоже зашла. Хотела увидеть собственными глазами. — С ее водонепроницаемого плаща и шляпки стекали дождевые капли. — Боюсь, после меня на полу останется лужа.

— Вы тут ни при чем, погода виновата.

— Славный малыш, правда?

— Да, очень.

— Похож на отца. Вы не находите? Вылитый Рон. Нэнси молча кивнула.

— Да, я должна была увидеть его собственными глазами, — повторила Эстер и, бросив на ребенка прощальный взгляд сквозь стеклянную стену, повернулась и быстро пошла по коридору, полы плаща шелестели, как опавшие листья.

* * *

Лишь через две недели Телму выписали из больницы. Она уехала так же, как приехала, на такси, но на этот раз была не одна. Держала на руках младенца с гордостью и радостью, каких раньше не изведала, — даже не подозревая, что можно испытывать такие чувства.

Она переехала обратно в свой дом в Вестоне. К тому времени все соседи знали или догадывались об истинном положении дел, но это были все добрые люди, особенно ближайшая соседка миссис Мэлверсон, которая тотчас взяла на себя роль бабушки. Она помогала Телме делать покупки, стирать и прибираться, квохтала и ворковала над ребенком, подолгу катала его в коляске на свежем воздухе, измеряла его рост и вес с фармацевтической точностью.

Миссис Мэлверсон считала себя ближайшим другом и наперсницей Телмы. Поэтому она страшно удивилась, когда в конце октября увидела на дверях дома Телмы табличку: «Продается».

Телму она застала наверху, та сортировала содержимое старого сундука, а ребенок спал рядом в своей колыбельке.

— Я видела табличку, — напрямик сказала миссис Мэлверсон.

— Да? Уже вывесили? Очень хорошо. Я просила агента поторопиться.

— Вы плакали?

— Немного. Когда я смотрю на старые вещи, это всегда вызывает у меня грусть, сама не знаю почему. Ведь сейчас я такая счастливая, какой не была никогда в жизни.

— Значит, вы уезжаете?

— Да.

— Когда?

— Как только смогу.

— Куда?

— В Неваду.

— Но это же в Штатах.

— Да. Мне назначен прием в американском консульстве утром в пятницу. Я подала заявление на получение постоянной визы.

— Хорошо. Оч-чень хорошо. — Миссис Мэлверсон плюхнулась на стул рядом с кроватью. — Никак дух не перевести. Это для меня так неожиданно.