В тихом омуте - [30]

— Гарри, вы, конечно помните маму?

— Разумеется. Добрый вечер, миссис Рейнолд.

— Добрый вечер, Гарри. Как любезно с вашей стороны было навестить нас.

— Не стоит об этом говорить, — вежливо отвечал Гарри. — Надеюсь, я не прервал вашу игру?

— Ах, игру, — покривив губы, сказала Дороти. — Игра не такая уж азартная. Я безнадежно проигрываю, как всегда.

Миссис Рейнолд вспыхнула от смущения:

— Но, Дороти, ты же знаешь, дорогая, что это не так, и ты…

— Это так. К тому же я терпеть не могу записывать цифры. У меня от них начинается головная боль.

— Что ж я могу поделать, если иногда выигрываю, если мне выпадают нужные буквы.

— Да я не против того, чтобы проигрывать, отнюдь нет. Я всегда сохраняла спортивный дух, вернее, мне так хотелось несмотря ни на что. А проигрыш для меня — ничто. Просто вам всегда везет, а мне — нет.

— Вспомни, дорогая, как вчера вечером тебе выпали буквы Q и Z в самом начале игры, и ты составили слово QUARTZ.

Дороти никак не могла решить, стоит ли признать вчерашнюю победу и тем самым отказаться от своего утверждения о том, что ей вечно не везет, поэтому она повернулась к Гарри и сказала:

— Вы уж простите нас. Мама воспринимает эти каракули слишком серьезно.

— Я в эту игру никогда не играл, — ответил Гарри.

— И не играйте. Одна докука. У меня она вызывает лишь головную боль, особенно когда другим везет больше, чем мне. Садитесь, прошу вас. Я позвоню, чтобы подали чай.

— Не беспокойтесь.

— Подошло мое время принимать лекарство, а без чаю я не могу его проглотить. Противная штука.

— Я принесу чай, — заявила миссис Рейнолд, вставая. — Не стоит беспокоить мисс Паркс, раз я без труда могу это сделать сама.

— Но это ее прямая обязанность.

— Даже в этом случае, дорогая, я предпочитаю взять все на себя. Она порой забывает подогреть чайник.

Казалось, миссис Рейнолд одновременно и рада предлогу уйти, и чувствует себя виноватой из-за того, что воспользовалась им. Проходя мимо Гарри, она бросила на него многозначительный взгляд. Просила его быть добрым с Дороти или, по крайней мере, снисходительным к ее слабостям.

Когда она вышла, Дороти сказала:

— Матери надоели все мои больничные процедуры. Мне тоже, но приходится их выносить. Без медицинской помощи мне не прожить и недели.

— Сегодня вы неплохо выглядите, Дороти.

Гарри тотчас понял, что попал невпопад. Дороти недовольно нахмурилась, и ее пальцы затеребили одну из атласных подушек.

— Не знаю, как это могло случиться. Сегодня утром я была так потрясена, что мисс Паркс вызвала доктора. У меня теперь новый врач, предыдущий безнадежно устарел. У него была одна песня: психология, психология. А что толку в психологии, если сердце молотом стучит в груди и от малейшего возбуждения чуть не теряешь сознание?

— А что послужило причиной вашего возбуждения?

— Мне позвонил Рон. Я думала, ваша жена рассказала вам.

— Нет.

— Сегодня я уже немного успокоилась, мой пульс меньше девяноста — доктор сделал мне укол. Честно говоря, мне только и не хватало, чтоб в меня то и дело втыкали иглу!

— А что с Роном?

— Он позвонил вчера вечером и сказал матери, что хочет поговорить со мной, и та по непонятным для меня причинам соединила меня с ним. Мать до сих пор считает, что поступила правильно. — Тут Дороти сделала паузу и дала возможность своей мысли дойти до финиша, как лошади с отпущенными поводьями. — Но на самом-то деле она, конечно, всегда делает не то, что нужно. Я не очень хорошо себя чувствовала, шел десятый час, мне давно пора было спать и весь день у меня болела левая почка.

— А сколько было минут десятого?

— Совсем немного. Помнится, после звонка я посчитала свой пульс. И он был, — добавила она удовлетворённо, — почти сто двадцать ударов в минуту.

— Чем же звонок вас взволновал?

— Во-первых, он был таким неожиданным. Рон не звонил мне и не писал много лет. Хотя оснований для этого у него не было. Во время бракоразводного процесса я ничего не требовала от него, кроме Барбары, раз уж он спутался с такой ужасной женщиной — кто там она была, стенографистка или что-то в том же духе? Во всяком случае, женщина вульгарная.

— Она была машинисткой в рекламном агентстве.

Дороти подняла брови.

— Невелика разница, вы согласны? Так или иначе, звонок Рона явился для меня полной неожиданностью. Я уже почти забыла о его существовании. Он никогда не был яркой личностью из тех, кого запоминаешь на всю жизнь. Например, мой отец умер, когда мне было всего десять лет, а я помню его лучше, чем Рона.

— Почему он позвонил вам?

— Вот это я и хотела бы знать. Но речь его была сбивчивой, бессвязной.

— А что же такое с ним было?

— Я так поняла, что он просто-напросто напился. Напился вдрызг, до поросячьего визга. Вы же знаете Рона — он никогда не мог после возлияния держаться джентльменом.

Гарри показалось, что уже десяток раз за последние сутки ему говорили: «Вы же знаете Рона». Да, он знал Рона лучше, чем кто-либо другой, и уж заведомо знал, что Рон никогда не допивался до такого состояния, чтобы лыка не вязать, потому что гораздо раньше его начинало тошнить, после чего он трезвел. Если Рон и был слаб головой на спиртное, то желудком был еще слабей, и работа желудка прочищала ему мозги.