В Тигровой балке - [31]

В начале апреля самка змееяда снесла большое белое яйцо, выстлав перед этим гнездо свежими листьями туранги. Затем потянулись дни насиживания. Гнездо почти не было затенено, и приходилось только удивляться, как выдерживала самка дневной зной. Я несколько раз просиживал в засаде у гнезда по 8 —10 часов, чтобы выяснить подробности птичьей жизни, причем за это время я почти умирал от жары — в тени было 36°. Самец улетал на охоту на рассвете, еще до восхода солнца. Возвращался иногда лишь после полудня. В самый разгар зноя самка, сидевшая все время почти неподвижно, вдруг вставала и начинала беспокойно вертеть головой. Раздавался протяжный крик, и на гнездо опускался наконец супруг с змеей в клюве. Самка тут же принималась за еду, а самец, распластав крылья некоторое время стоял на краю гнезда затеняя ими от солнца свою супругу, и время от времени кричал. Затем он снова надолго исчезал. В середине мая одиночество самки было нарушено. Под самым гнездом, в его стенках, с озабоченным чириканьем засуетилась стайка домовых воробьев. Хлопоча над постройкой гнезд, они совсем не обращали внимания на орлов. Воробьиный гам стоял теперь все светлое время суток.

Через сорок два дня в яйце появилась маленькая дырочка и послышался тонкий писк птенца. К великому удивлению заменившего меня наблюдателя (я должен был на некоторое время покинуть заповедник), на следующий день птенец все еще сидел в яйце и пищал, только дырочка стала побольше. На третий день было то же самое. Шел дождь, но самка не слетала с гнезда. Чтобы посмотреть, в каком состоянии птенец, наблюдатель, забравшись на дерево, рукой спихнул орла с гнезда. Дырка в яйце была уже настолько большой, что хорошо различался птенец, покрытый плотным белым пухом. И только на четвертый день птенец окончательно выбрался из скорлупы. В этот день с утра самка переменила подстилку в гнезде — выбросила старые, засохшие листья и выложила лоток свежей зеленью. Птенец был совершенно беспомощен. Он не мог держаться на ногах, лежал в гнезде неподвижно и только время от времени открывал маленький клюв. Глаза у него уже открылись, но были очень мутные, и вряд ли он что-нибудь видел.

Птенец рос медленно. Взрослые навещали его через каждые два-три часа. Они часто кружили над гнездом не вдвоем, а втроем. Кто же был третий? Мне кажется, это тот самый змееяд, который вывелся здесь в прошлом году.

Примерно через месяц, во второй половине июня, птенец заметно вырос и, хотя по-прежнему его покрывал плотный белый пух, на крыльях стали пробиваться первые маховые перья. Ожидая родителей, птенчик то сидел неподвижно на жарком солнце, то перемещался по гнезду, требовательно пища. Из гнезд воробьиной колонии уже вылетали птенцы, но орленок, как и его родители, не обращал на них никакого внимания. Я часто наведывался к гнезду, чтобы узнать, что приносят орлы своему дитяте. Однажды перед ним лежал мертвый полоз с оторванной головой, которого птенец не трогал ни в первый, ни во второй день. Ясно было, что эта змея еще велика для его маленькой глотки. В другой раз, когда я забрался в гнездо после прилета одного родителя, птенец сидел нахохлившись, и из клюва у него торчал хвостик тонкой змеи. Я не удержался от соблазна и вытянул у орленка из клюва змею. Это также был полоз около сорока сантиметров длиной. Затем добыча становилась все крупнее.

Птенец постепенно привыкал к моим визитам. Ему скучно было сидеть в гнезде одному долгие часы. Однако палящее солнце мало ему досаждало — весьма пригодилась его белая окраска. Видел он уже неплохо. Когда я сидел поблизости в засаде, выясняя, с какой частотой кормят орлы свое чадо, то орленок замечал своих родителей гораздо раньше, чем я. Завидя папу или маму, он начинал с писком двигаться по гнезду. Я тоже принимался вертеть головой, но опознавал возвращающегося змееяда только спустя несколько десятков секунд.

Затем мне снова пришлось отлучиться чуть ли не на месяц. Вернувшись в начале августа, я был уверен, что птенец уже вырос и покинул гнездо. Но все же решил это гнездо навестить, чтобы выяснить, чем кормили птенца за последние дни перед вылетом. Представьте себе мое удивление, когда я обнаружил своего питомца сидящим на краю гнезда и жадно пожиравшим только что принесенного солидного варана. Из покрытого белым пухом птенчика мой подопечный превратился в настоящего большого орла, с которым была уже опасно заигрывать. К тому же он за это время успел отвыкнуть от визитов. Едва я стал взбираться на дерево, как молодой орел расправил крылья и прыгнул с гнезда. По всей видимости, это был первый полет, так как, несмотря на частые взмахи крыльев, он через несколько секунд оказался на земле и стал оглядываться вокруг с изумленным видом. Еще бы: картина, которую он с момента рождения созерцал вот уже два с половиной месяца, внезапно резко переменилась. Мне пришлось взять сердито раскрывающего клюв юнца за крылья и посадить обратно в гнездо, где он сразу успокоился и дал надеть на лапу кольцо. Мы с орленком- быстро подружились, он позволял себя гладить по голове, а я даже попытался учить его летать, подбрасывая высоко в воздух Родители в это время навещали его раз или два в день, и корма юнцу явно не хватало. Не знаю, насколько помогли юному орлу мои уроки, но через несколько дней, 14 августа, гнездо опустело. Орленку в мое отсутствие удалось подняться в воздух, и к гнезду ни он, ни его родители в тот год больше не возвращались.