В Тигровой балке - [21]

Я отправился в пески затемно, стараясь забраться подальше до наступления утра. Миновав обширные поля солончаков, я выбрался к первым рядам бугристых песков, заросших корявыми стволами саксаула и кустиками солянок. Здесь меня и застал рассвет. Мне часто приходилось встречать восход солнца в самых различных местах, в разное время года и при самых различных обстоятельствах. Но восход солнца в пустыне я тогда наблюдал впервые. Я никогда не подозревал, что пустыня может быть так хороша, что выжженные пески и чахлые кустарники дают такую гамму чистых светлых красок, а воздух столь чист, свеж и прозрачен. Стояла полная тишина, прерываемая иногда трелями хохлатых жаворонков и криками летящих на водопой рябков. Я устроил наблюдательный пункт в гуще старого саксаулового куста на вершине песчаной гряды, откуда открывался хороший кругозор. Там я просидел до самого вечера, чуть не задохнувшись от дневной жары (дело было в конце мая), видел много интересного…

Едва начало светать и появилась возможность что-либо разглядеть, перед моей засадой очутился еж. Он долго что-то разнюхивал под кустами, затем медленно заковылял вниз. Перед самым восходом появились маленькие ящерицы-круглоголовки. Они мелькали у меня перед глазами часов до И дня, когда палящее солнце загнало их в убежище. В лучах восходящего солнца на противоположной гряде показался волк. Его упитанные бока так и лоснились на солнце. Он спустился на солончак, пересек его, поднимая лапами белесую пыль, и скрылся за буграми, направляясь к пойме. Вплоть до захода ничего нового я не увидел. В разгар дневного зноя, когда во рту у меня все пересохло, в ушах стоял шум и я вертелся на своем посту, как на горячей сковородке, на соседнем бугре мелькнул чей-то силуэт, но дрожащий раскаленный воздух так и не дал мне рассмотреть, что это было. В общем джейранов я не увидел.

В другой раз я переменил тактику и прошел пешком по пескам около 15 километров. На этот раз мне посчастливилось больше, и я увидел джейрана. Одинокий самец, вспугнутый мною, отбежал метров на сто и долго осматривал мою фигуру, так что я смог разглядеть как следует, что это за антилопа. Неподвижность моей особы все же не успокоила джейрана, и, постояв с полминуты, он кинулся дальше, мелькая белым задом. Я хорошо понимал, что джейран — животное очень осторожное и увидеть его довольно трудно. Но я ожидал по крайней мере встретить в достаточном числе его следы. Ничуть не бывало. Следы, правда, были, но в основном старые и очень редкие. Кстати, след джейрана так же изящен, как и само животное. Тонкий, слегка вдавленный в почву, он напоминает по форме сердечко. К своему удивлению, я вскоре обнаружил, что эти следы регулярно встречаются в тугайных зарослях на звериных тропах, где, как я считал, джейрану быть не положено. Но об этом после.

В общем я воочию убедился в правильности слов наших работников, что джейранов в заповеднике осталось мало. Вряд ли я ошибусь, если скажу, что весной 1959 года в пределах пустынной части заповедника бродило не больше трех десятков этих антилоп. А ведь каких-нибудь двадцать лет назад человек, попавший в эти места, мог наблюдать многочисленные крупные стада джейранов. Во время сезонных перекочевок джейраньи табуны двигались один за другим, поднимая густые тучи пыли. Что же произошло?

Многие объясняют резкое падение численности джейранов в низовьях Вахшской долины необычайно суровой зимой 1944/45 года. Тогда, действительно, жестокие холода и глубокий снег погубили тысячи этих антилоп. Но подобные бедствия случались и раньше, и все же численность джейранов после таких катастроф довольно быстро восстанавливалась. Нет, причина явно не в погодных передрягах. Главный виновник — браконьер. Еще свежи в памяти те времена, когда, пользуясь отсутствием каких-либо ограничений, обнаглевшие мародеры набивали полные автомашины антилопами. Да и сейчас, хотя этих прекрасных животных осталось считанное число, преступники не унимаются. И вряд ли уймутся, пока не прикончат последнего джейрана или их не обуздает твердая рука советского закона.

В заповеднике джейран отнюдь не избегает пойменных лесов. Сюда он ходит прежде всего на водопой, ибо все пресные озера расположены среди тугаев. Вдобавок он еще и кормится здесь, чувствуя себя в сравнительно большей безопасности, чем в песках.

В жаркие майские дни в укромных уголках пустыни, где-нибудь под крутыми склонами оврагов и лощин, у самок появляются на свет маленькие джейранята. Мне, к сожалению, не пришлось видеть новорожденных ни разу. Но как-то, поднимаясь по одной из расщелин скалистого холма, я вспугнул самку. До этого она лежала в выбитой копытами ямке на крутом склоне под кустом саксаула. Самка была на последней стадии беременности и бежала с большим трудом. До сих пор так близко мне видеть джейрана не приходилось.

Весной 1959 года, закончив свою работу в заповеднике, я должен был уезжать. Все уже уложили в машину, и завтра на рассвете мы трогались в путь. В этот вечер я бродил в последний раз по ставшим мне такими близкими звериным тропам, выходил на полянки, озера и прогалины, навещал особенно памятные для меня места — словом, прощался с тугаями, где незаметно пролетело три года. Под конец я вышел на окраину зарослей и тронулся по песчаному плато среди кустов солянок. Мне хотелось посмотреть на гнездо скотоцерки — маленькой кустарниковой птички. Солнце садилось. Холмы Песчаного Перевала окрасились розовым светом. Я стал кольцевать птенцов. В это время со склона холма спустились на плато три джейрана. Меня они, к счастью, заметили и начали преспокойно пастись, время от времени оглядывая местность. Их серая с белым окраска менялась от розовой и ярко-коричневой до нежно-желтой в переливающихся красках заката. Для прощального вечера это было отрадное зрелище. Тут я впервые почувствовал, что все эти беспокойные ночи, проведенные в дозорах и патрулях, жестокая борьба с преступниками-браконьерами не прошли даром. И когда наутро наша машина, подпрыгивая на ухабах, шла ‘ через Песчаный Перевал, я смотрел на пески с робкой надеждой, что скоро здесь опять появятся табунки быстрых обаятельных антилоп.