В тесном кругу - [52]

Ее размышления прервал звонок. Это был господин Хольц. Время было десять утра.

— Дорогая Жюли, это я. Мне только что позвонила мадам Женсон. Так вот, она не знает, что делать, и… И не хочет знать! Она сказала, что с нее хватит всех этих интриг. Пусть хоть каждый вешает себе по доске, ей до лампочки. А если одной из наших почтенных дам что-нибудь не нравится, никто ее здесь насильно не держит. Пусть поищет себе другое жилье. Я передаю вам ее собственные слова. Она даже добавила под конец: «Я всегда подозревала, что это плохо кончится. Когда сталкиваются две старухи, каждая из которых мнит себя пупом земли, войны не избежать». Но мне все-таки удалось вставить словечко в ее тираду. Я спросил ее: «Так что же вы собираетесь делать?» И она ответила: «Ничего». И повесила трубку.

— И как вы полагаете, что за этим последует? — спросила Жюли. — Неужели Джина откажется? Ведь она, насколько я понимаю, тоже захочет такую же доску.

— Это не исключено. Она со мной не делилась подобными планами. Но она не из тех женщин, которые позволят наступать себе на любимую мозоль. Мне очень жаль, милая Жюли, но вы возложили на меня невыполнимую миссию. Если узнаю что-нибудь новое, непременно вам позвоню.

— О, не стоит беспокоиться! — отвечала Жюли. — И огромное вам спасибо.

Утро, таким образом, закончилось спокойно. Пришла Кларисса и стала готовить обед. Мясо она резала на маленькие кусочки, чтобы Жюли без труда могла поддеть их вилкой.

— Как там Глория?

— Слушала музыку.

— Ей никто не звонил?

— Никто.

Теперь настал черед Жюли терзаться нетерпением. Да что же они там, в самом деле, знаменитые сплетницы, заснули, что ли? К нынешнему часу уже должно было набраться никак не меньше полудюжины тех, кто узнал новость. И даже учитывая, сколько времени они тратят на разговоры друг с другом — Жюли отводила не меньше получаса на каждое звено в цепочке распространения слуха, — все равно Глория буквально с минуты на минуту должна была наконец получить решающий удар.

— Скажите, а это правда, что вы собираетесь повесить на своем доме мемориальную доску?

И она застынет, не в силах вымолвить ни звука. И ее пронзит невыносимое чувство предательства. Только потом она разразится возмущенным протестом.

— Ах, если вы не хотите, чтобы об этом стало известно, мы никому не скажем ни слова…

И Глория швырнет трубку, чтобы тут же снова схватить ее.

— Алло, Жюли!

Вот именно сейчас она должна позвонить, думала Жюли. Сейчас дозревает самый последний удар, который уже не зависит от нее. Мадам Женсон не захотела вмешиваться, но это ничего не меняет. Просто теперь инициативу возьмет на себя Джина. Это уже неизбежно. И тогда две мемориальные доски появятся одновременно. Это тоже неизбежно. И «общество» будет прогуливаться, разглядывая обе и, конечно, сравнивая их между собой. Вот тогда-то и наступит конец. Потому что иначе быть уже не может. Господи боже мой, я ждала этой минуты шестьдесят лет!

Но день прошел, а ничего не произошло. Жюли уже не находила себе места от нетерпения. Она понимала, что ни в коем случае не должна больше вмешиваться в ход событий. Не могла же она заявиться к Глории: «Странно, что к тебе никто не пришел!» С дневной почтой Глория получила окончательный эскиз доски и теперь таяла от восхищения, словно в позолоченных буквах ей виделось обещание вечной жизни.

— Когда Монтано про это узнает, — сказала она, — ей можно будет заказывать гроб.

«Она и так уже знает! — хотелось крикнуть Жюли. — И гроб мы будем заказывать тебе, идиотка!»

Тут до нее постепенно начало доходить, что молчание это не было случайным. Скорее всего, здесь было что-то вроде дружеского заговора. Она окончательно уверилась в этом, когда к вечеру позвонила Симона, не позволившая себе ни малейшего намека. Так, значит, они договорились молчать, чтобы не провоцировать новой ссоры. Возможно даже, что председательша употребила собственную власть и приказала всем держать язык за зубами. Они хотели, чтобы затишье длилось как можно дольше.

Тем не менее на следующий день, едва проводив доктора Приера после его ежедневного визита — доктора особенно волновало ее повышенное давление, — Глория задержала у себя сестру.

— Жюли… Я чувствую, что от меня что-то скрывают. Я знаю, что мои подруги не хотят утомлять меня, но скажи на милость, почему они практически не заходят? Чуть приоткроют дверь: «Как у вас дела? Нет-нет, не вставайте!» Как будто следят за мной. Да и ты тоже! Ты за мной следишь!

— Что за чушь!

— Скажи, я что, так плохо выгляжу? Но ведь если бы я действительно была так уж плоха, то наверное они не стали бы тянуть с вручением мне награды? И тогда я сразу поняла бы, что конец близок. Разве нет? Конечно, орден Почетного легиона — это будет как бы мое миропомазание перед кончиной. Из-за этого они и стараются меня не волновать.

Жюли в бессилии развела руками.

— Бедная Глория, ты становишься несносной! Ты прямо помешалась на своем ордене и своей доске! Можно подумать, что, кроме этого, в жизни вообще ничего не существует!

Тогда Глория чуть приподнялась в постели, и на щеках ее заиграл легкий румянец.

— Вот именно. В моей жизни больше ничего не существует!