В теснинах гор: Повести - [32]

Растерянные аульчане, покрепче закрыв сундуки, выходили на веранды, тревожно переговаривались.

С той стороны аула, куда скакали вооруженные мюриды, раздавались выстрелы, слышны были крики. Со стороны крепости стреляли орудия.

— Ой, накликали на нас беду эти мюриды, — говорила, стоя на своей веранде, жена Гимбата. Прижимая к груди маленькую девочку, она вздрагивала при каждом выстреле. Еще вчера Гимбат, ничего не сказав ей, ушел прямо с поля неизвестно куда, но она догадывалась, где он теперь, с тревогой глядя в сторону крепости.

Никто из аульчан не вышел на работу, хотя день стоял ясный, солнечный, и пахота была уже начата. Мюриды принесли беспокойство, и не до работы теперь им было. Женщины тревожились за своих мужчин. Одни из них были с красными, другие с белыми, а третьи, не зная еще, чью сторону держать, молча чистили винтовки, а у кого их не было — кинжалы и напряженно ожидали чего‑то.

Абдулатип торопливо шел по улице, толстый Шамсулвара едва поспевал за ним.

— Вчера трехмесячного ягненка у меня из сарая мюрид взял, — жаловалась женщина соседке.

— А у меня он курицу утащил, — отвечала ей та. — Будь мой муж дома, посмотрела бы я — посмел бы он забраться.

— Разбойники. Чистые разбойники, — причитала женщина.

— Прикусили бы языки, бессовестные, — зло крикнула им со своей веранды старая Ханича, — ее сын был среди мюридов, — Они, не жалея животов своих, вышли на газават с этими гяурами во имя ислама и всех нас, а вы про них такое. Красные партизаны крадут, а вы на мюридов имама вину валите.

— Глаз у нас, нет, что ли? Ты, старая, поди, уж совсем не видишь. Мюриды тащили, а не красные, — сердилась женщина.

Тут Шамсулвара толкнул локтем Абдулатипа: старая Рукият вышла с веранды с кувшином меда и масла и засеменила в сторону огорода.

— Куда это ты, Рукият? — полюбопытствовала соседка, та, что спорила с Ханичей.

— Пойду спрячу эти кувшины, кто их знает — этих белых, да красных, того и гляди стащат добро, разбойники. — И Рукият заторопилась в огород.

— Пойду‑ка и я ковер в подвал спрячу. Для дочери делала, к свадьбе, а эти непрошеные гости, того гляди, и его к рукам приберут, — крикнула она Рукият и сердито посмотрела на мужа, который спокойно сидел на веранде, попыхивая трубкой.

— Ишь, старая, засуетилась, — вздохнул, посмотрев на жену, Гамзат. — Да, времена наступили. Брат с братом воюют, сын супротив отца идет. Эй, джигиты, далеко ли путь держите? — крикнул он Абдулатипу и Шамсулваре. — Что‑то вид у вас подозрительный, уж не воевать ли тоже собрались? Эх, времечко. Говорят, вон Осман‑то, сосед мой, среди красных, а отец его, Аминтазе, сегодня с мюридами уехал на газават. Глядишь, и напорятся друг на дружку в бою. Ну и времечко.

А в это время за холмом, что слева от аула, уже разгорался бой. Слышна была стрельба, крики «лаила» и «ура» красных.

— 1 Бежим, посмотрим, — Абдулатип потащил друга за рукав.

— А если нас убьют? — испугался Шамсулвара.

— Тогда стой тут, если боишься, а я сбегаю вниз к озеру, там с дерева хорошо видно.

— Я тоже с тобой, только на дерево не взберусь.

— Ты внизу постоишь, а я тебе все рассказывать буду, что увижу.

Мальчишки направились было по тропинке к озеру, где тесными рядами росли тополя, но вскоре натолкнулись на дозоры мюридов. Оказывается, никто не мог войти в аул и выйти из него. Мюриды прикладами отгоняли любопытных ребятишек. Кое‑кто из старух и женщин в тревоге стояли тут же.

— Пустите меня, пустите! — неистово кричала какая‑то женщина. — Один он у меня остался, пустите, они убьют его, — но мюрид оттолкнул ее.

— Дома сиди. Не твое дело туда лезть, — грубо сказал он.

К полудню с поля боя в аул начали таскать на носилках раненых мюридов. Женщины с криком бросались навстречу носилкам, всматривались в лица раненых — не свой ли. Привозили и убитых, их относили в мечеть.

— Видать, неплохо мельница работает, раз мешки то и дело носят, — усмехаясь в усы, говорил жене Гамзат. — Эй, джигит, долго там еще стрелять будут? — спросил он проходящего мимо мюрида, который вел раненого.

— Красные уже в третью атаку идут, да со стороны крепости стреляют. У них, оказывается, и пушки есть, — сказал мюрид.

К вечеру носилок с ранеными и убитыми становилось все больше.

«Крепость окружена, но эти красные и не думают сдаваться», — говорили мюриды. Двое из них присели у источника рядом с Абдулатипом и Шамсулварой, не торопясь пили воду, видно, им не хотелось возвращаться туда, где раздавались выстрелы, и они мешкали тут. «Так вам и на–до! — думал про себя, глядя на них, Абдулатип. — Атаев скосит вас всех и Гусейна». Он представлял, как красные идут в атаку, как строчат пулеметы со стен крепости.

— Пошли, — мюрид показал в сторону мечети, — там у меня кунак раненый.

Абдулатип подмигнул Шамсулваре, и они пошли следом за мюридами.

Около мечети толпился народ. В мечети носилки уже не помещались, их ставили у входа.

— Воды, пить! — стонал раненый с перевязанной тряпками головой. Тряпки покраснели от крови.

— О, Аллах, покарай их, — слышался предсмертный стон умирающего.

Сельский лекарь Магди, едва держась на ногах от усталости, перевязывал раненых. По щекам у него катились капли пота, а в глазах была боль за всех этих страдающих, умирающих людей. Других врачей в ауле но было, и глаза раненых с надеждой смотрели на него.