В теснинах гор: Повести - [34]
— Не плачь. Мы еще им покажем. И Дарбишу и Гусейну с его мюридами. Вот придут красные из крепости.
— Да… Когда они придут… Отца мюриды могут убить. Знаешь, как они его били. И меня один из них ногой ударил. «Щенков тоже надо уничтожать», — говорит. Я при отце не стал плакать, а когда его увели, наревелся, — шмыгнув носом, сказал Шамсулвара. — Как думаешь — жив еще отец?
— Конечно, жив, — пытался успокоить друга Абдулатип. — Вот увидишь — сегодня с моим отцом домой вернется.
Тучи заволокли Акаро–гору, становилось прохладно. Сумерки бросили свое покрывало над ущельем. Откуда‑то доносился плач по убитому, где‑то ругалась женщина: видно, опять кто‑то из мюридов залез в хлев ила сундук.
— Айда, послушаем, о чем там Издаг со своим братом говорит, — сказал, подымаясь, Абдулатип.
— А если поймают нас?
— Не бойся, иди за мной. — Абдулатип направился к дому, и вскоре мальчишки уже карабкались по стенке на крышу. Абдулатип вскарабкался легко: он знал в стенке каждый выступ, помог подняться Шамсулваре.
Горач, чувствуя своих, тихо сидел в своей будке. Он был на цепи.
— Сиди, сейчас я вниз посмотрю, во двор, — тихо сказал Абдулатип Шамсулваре. Через минуту Абдулатип вернулся. — У лестницы Пса сидит с винтовкой. Охраняет своего офицера. Заглянем в дымоход, чувствуешь, как оттуда вкусным тянет.
— Ага.
Мальчишки склонились над дымоходом, но горячий дым ударил в лицо, Абдулатип едва сдержался, чтобы не кашлянуть.
— Пусти меня, я рассмотрю, что там на плите, я дыма не боюсь, привык, — сказал Шамсулвара.
Он еще раз заглянул в дымоход, потер глаза.
— Кастрюля стоит и открыта. По запаху — курица варится. Нет, хотя, скорее, колбаса. — Он еще раз заглянул вниз, в дымоход.
— Точно, хинкал с колбасой. Вот бы достать.
— Стой. Я сейчас. — И Абдулатип тихонько полез на сеновал, там были аккуратно сложены палки, которые отец нарезал в лесу для заграждения огорода. Взял одну из них, подлиннее. — На, попробуй ей достать, я конец заострил ножом, — сказал он, подползая к Шамсулваре. — Только смотри, осторожно. — Шамсулвара, склонившись над дымоходом, опустил палку и точно угодил ею в кипящий хинкал.
— Ну как? — нетерпеливо теребил его за рукав Абдулатип.
— Сейчас. — Он нащупал палкой колбасу и, ткнув ее острием, потянул наверх. Абдулатип подхватил ее, положил в подол рубашки.
« Айда!
— Постой, еще хинк достану, — разошелся Шамсулвара. Видно, ему понравилось орудовать палкой.
— Не надо. Пошли. — Но Шамсулвара достал еще и хинк.
— Скорей идем. Ведь Издаг может к плите сунуться, — потащил друга Абдулатип. Мальчишки бесшумно спустились по стене в огород и, спрятавшись в высокой траве, жадно принялись за еду.
— Сейчас эта ведьма полезет к кастрюле, а колбасы нет, вот потеха, — шепнул Абдулатип другу.
— Здорово вкусная, — облизывая губы, сказал Шамсулвара.
— Еще бы. Она своему брату только хорошее дает. Она и отцу этой колбасы не дала, все Гусейну берегла. Да только — дудки. А здорово ты ее достал. Я б, наверно, не смог: дым глаза ест.
— Я привык, мне дым нипочем, — шмыгнул носом Шамсулвара. — Куда мы теперь пойдем? Что‑то спать здорово захотелось.
— На сеновал, к бабушке. Там у меня старая бурка есть и сено прошлогоднее. Небось не замерзнем.
Мальчишки тихо крались вдоль забора. Вот и дом остался позади. Друзья ускорили шаг. Еще слышался то тут, то там плач по убитым. Мюриды, стоявшие дозорами на дорогах к аулу, негромко переговаривались. Постепенно гас свет в окнах, люди укладывались спать, хотя мало кто мог уснуть в эту тревожную ночь. Мальчишки шли осторожно, обходя стороной дозоры мюридов, от них добра не жди, если остановят, особенно Шамсулвара. Станут допытываться, чьи они да куда идут в такое позднее время. Незаметно добрались до авала нуцалов. Здесь окна были ярко освещены, горел свет и в окнах дома Дарбиша. Под большим окном мелькнула чья‑то тень. Кто‑то встал у окна. Сначала ребята думали, что это мюрид охраняет дом богача. Они подошли поближе и вдруг узнали в стоявшем Хабиба.
— Что он тут делает? — прошептал Абдулатип, — По–моему, он что‑то в руке держит. Пошли, посмотрим.
— Да ну его. Еще закричит, как нас увидит.
— Он нас узнает и не будет кричать, — уверенно сказал Абдулатип.
Хабиб, заметив приближающихся к нему людей, сначала было пустился бежать, но, узнав своих друзей, успокоился. Абдулатип сделал ему знак, чтобы молчал. В руках у Хабиба был большой камень. Жестами он объяснил ребятам, что пришел мстить Дарбишу. Вот, мол, брошу в окно и убью Дарбиша. Абдулатип попытался его успокоить, объясняя, что камня бросать не надо, так, мол, все равно Дарбиша не убить. Лучше завтра выстрелить в него из винтовки, когда он будет выезжать со двора. «А где мне взять винтовку?» — жестами спрашивал Хабиб, но камень, однако, бросил. «Мы тебе винтовку найдем, а сейчас иди спать. А то эти люди, — Абдулатип показал туда, где стояли в дозоре, мюриды, — поймают и убьют тебя». Хабиб что‑то тихо промычал в ответ, соглашаясь, и скрылся в темноте.
— Хабиб не забыл, как Дарбиш бил его тогда на базаре, помнишь?
— Угу! Только надо Хабиба уговорить не делать этого. Разве ему справиться с Дарбишем?
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.