В тени зелёной беседки - [75]

Валерий потёр ушибленное место, почувствовал, как вздувается шишка, и машинально сунул руку в карман. Пальцы нащупали только грязный носовой платок — ничего не поделаешь, придется привыкать и к такой мелочи, как отсутствие медного пятака. Не успел вытащить из кармана руку, как машина резко затормозила. Но на такие штучки у него уже выработался рефлекс, и локоть пошел вперёд, предохраняя голову от новых столкновений со стенкой.

Валерий попытался представить, где они едут. Он хорошо знал центр города, в своё время посещал Дворец пионеров, учился в автомодельном кружке. Когда проходили по истории царствование Павла I, бродил вокруг мрачного Инженерного замка, рисуя картины убийства царя. И ни разу не взглянул на здание напротив, через Фонтанку. Ни прошлым, ни настоящим не привлёк тогда его внимание особняк, где решается его судьба. В то время всего его воображения не хватило бы, чтобы представить, как его будут подвозить к этому зданию со двора и проводить внутрь по узким, крутым лестницам. Обычно, если Валерий от ворот следственного изолятора ничем не отвлекался, ему удавалось проследить почти весь маршрут. Сбивался он только у самого суда, когда машина начинала петлять по внутренним дворам. Зато сегодня никак не удавалось уцепиться за какой-нибудь невидимый ориентир, угадать который можно по поворотам.

Машина сбавила ход, притормозила и плавно повернула налево. Валерий догадался, где они находятся. Дверь автозака открылась, щёлкнула задвижка камеры. Валерий вылез из неё и зажмурился от яркого света. Спрыгнув на асфальт, сразу очутился в окружении почти таких же по возрасту парней, только вооружённых и одетых в форму солдат внутренних войск МВД.

— Фамилия? — заглядывая в список, спросил лейтенант.

— Архипов Валерий Геннадьевич, семнадцатого июля тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения, уроженец города Ленинграда, обвиняемый по статьям… — скороговоркой начал Валерий привычное, но, заметив, что внимание лейтенанта уже перенесено на появившегося в дверях Бориса, перебил сам себя: — Всё перечислять?

Лейтенант махнул рукой.

— Марков Борис Евгеньевич, двадцать девятого апреля тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, уроженец Ленинграда, обвиняемый по статьям сто второй пункт «а», «д», восемьдесят девятой, части второй… — флегматично начал Борис, но и ему пришлось скомкать, уступив место Юрию. А в дверях машины уже показался Семен Корнилов, за ним — Митька Потапов. Эти двое демонстративно держались особняком, всем своим видом отмежёвываясь от прежних друзей, подчеркивая, что не имеют ничего общего с этими бандитами.

Когда шеренга, дополненная чужими, построилась у стены, лейтенант пересчитал всех по головам, и подсудимые в сопровождении солдат двинулись в здание суда. Полутёмный коридор, узкая лестница, пролёты которой перекрыты металлическими сетками. «Даже приговор не дадут самому привести в исполнение». Борису стало жутко от своей же выдумки, и он невольно отодвинулся от перил.

Еще один переход — и снова защелкнулась щеколда на двери теперь уже судебной камеры, в которую втиснули восемь человек. В первый день суда, когда в этой камере они впервые оказались вместе, начались взаимные упрёки, вспоминались клятвы, кое-кто занимался самобичеванием, и все без исключения завидовали Генке и Жене, которые сидят в отличие от них на скамье для свидетелей. После допроса каждого подсудимого упрёки становились злее, с руганью, взаимными оскорблениями, попытками ударить.

Сейчас всё это уже позади. Ребята сидели нахохленные, отчуждённые, думая каждый о своём. За три месяца предварительного заключения, пока шло следствие и суд, все заметно изменились. Сказались и недостаток воздуха, и скудность однообразной пищи, и вынужденное безделье — нельзя же всерьез считать работой клейку в камерах, и то только для несовершеннолетних, коробочек для рыболовных принадлежностей. А главное, стали сдавать нервы.

Особенно потускнел и осунулся Борис. Чёрный хлопчатобумажный тюремный костюм, ещё недавно узковатый в плечах, болтался как на вешалке. Внезапно, без всякой внешней причины, зубы Бориса начали отбивать мелкую дробь. Юрию стало не по себе. Какой бы Борька ни был, а ему сейчас труднее всех. Юра пересел к нему, обхватил за плечи. Но Борис резко сбросил его руки.

— Когда просили как человека, — в отказ, а теперь лижешься, — зло, с надрывом выдохнул он. Его прорвало. Срываясь то на крик, то на шёпот, он исступленно бросал в лицо Юрке, захватывая и Валерку:

— Ты понимаешь, что меня ждет? Вышка! Ты слышишь, ВЫШКА!

— А ты думал, взять на себя твоё убийство — все равно что разлить на троих? — заступился за Юрия Валерий. Он хотел сбить Бориса со взятого им тона, но не сдержался и выложил всё, что думал. Так же, как тогда, на очной ставке у следователя.

— Нет, дружок, это не то, чем делятся поровну. Я-то знаю. Не делил. Взял на себя одного. Твоё. Думаешь, мне легко было?! А ты? Не сделал для Юрки ничего хорошего и без зазрения совести свалил всё на него. За наш счет, Боря, порядочного из себя перед следователем разыгрывал! Вот и доигрался.

— И ты туда же! А ещё друзьями назывались, — на высокой ноте начал Борис и забился в истерике. Поднялась шторка глазка, и сразу открылась дверь. Солдат протянул Борису кружку с водой. Борис с жадностью набросился на поддерживаемую Валерием кружку. Разбрызгивая воду, шумно напился. Рыдания пошли на убыль, затем перешли в редкие всхлипывания и, наконец, в искренние слезы от жалости к себе, от страха перед будущим. Валерий содрогнулся, представив себе: что-то будет сегодня, на финише, после приговора, если…