В тени трона - [93]

Обычно я не придавала большого значения суевериям, но сегодня нам не помешала бы любая помощь, чтобы выжить. Как в буквальном, так и в переносном смысле.

Поэтому я стояла на коленях в озаренном мерцанием свечей храме, одетая в это жуткое розовое сари, а надо мной нависала статуя Ганеши. Огромный бог был изображен в танце, он поднял одну ногу и раскинул в стороны четыре руки. Уши были раскрашены красным, вдоль хобота шла широкая полоса. Гирлянды желтых и красных цветов свисали с его шеи и громоздились у ног вместе с грудами приношений от верующих.

В храме было тихо – только отец Вестинкар негромко напевал. Сладкий запах традиционных угощений – модака[7] и ладду[8] – смешивался с дымом благовоний.

Бог со слоновьей головой смотрел на меня сверху вниз с выражением, которое всегда казалось мне странной смесью веселья и жалости, и я вдруг подумала: а помнит ли он, как мы с Церой стащили его конфеты?

– Может, не надо?

– Чш-ш-ш, – зашипела я, потянув Церу вниз, ближе к себе. – Если ты не заткнешься, священники услышат.

Мы сидели на корточках, спрятавшись в широких листьях карликовых пальм, окружавших красноватые колонны храма, посвященного Ганеше. В таких уголках дворца мы находили облегчение от гнетущей жары конца Бхадры[9]. Умирающему летнему солнцу удалось то, чего не вышло у матери, – мы так утомились, что нам было лень пытаться перехитрить наших телохранителей и улизнуть в город.

Поэтому мы ограничили свои шалости территорией дворца. А сегодня, в последний, десятый день Ганеш-Чатуртхи[10], я пообещала принести модак для Пас.

Она почти все праздники провалялась с высокой температурой, а мать была сурова. Я знала, что немного сладостей моей маленькой сестренке не повредит, но врач сказал «нет», и мать тоже сказала «нет». Даже отца уговорить не удалось.

Поэтому я взяла дело в свои руки.

– Нельзя красть у бога, Хейли!

– Тихо. – Чувствуя себя виноватой, я погрозила сестре кулаком, и она со слезами на глазах сдалась. – Прости, Цера. Но разве Ганеша пожалеет пару конфет? Они же не для нас. Они для Пас. Он любит Пас, и если ты тоже ее любишь, то прекратишь ныть и поможешь мне.

У Церы задрожали губы.

– Я люблю Пас, – прошептала она, чуть не плача.

Я поняла, что зашла слишком далеко, и обняла ее. Цера старше, она наследница, но иногда я думала, сможет ли моя добросердечная сестра выжить на месте императрицы?

– Я знаю, – прошептала я в ответ. – Смотри внимательно и, если кто-нибудь появится, свистни дважды. Я пошла…

– Ом Гам Ганапатайе Намаха[11], – запел отец Вестинкар, и я вернулась в настоящее. Он прижал большой палец к моему лбу, оставив мазок драгоценной пасты из сандалового дерева, и низко поклонился. – Ом Гам, приветствуем предводителя небесных воинств!

Я повторяла мантру, сложив ладони и склонившись, пока не коснулась лбом прохладного пола храма. Мне было плохо в эти ранние утренние часы, поэтому я сосредоточилась на пуджа[12], а не на солнце, восходящем над горизонтом слева от меня.

Последние несколько дней мы повторяли этот ритуал каждое утро. Обращение к Тому, кто сокрушает препятствия своей могучей стопой… Начало праздника, просьба к Нему защитить свет и сохранить нас всех в безопасности.

При всей моей обиде на богов, для Ганеши в моем сердце был отведен отдельный уголок. Я никогда не рассказывала об этом Цере, но когда я взобралась на пьедестал статуи Ганеши, чтобы стащить те сладости для Пас, то оставила там браслет, который отец подарил мне в начале праздников, и с трепетом прочла короткую молитву о здоровье сестры. Отцу я сказала, что потеряла браслет, и он посмотрел на меня разочарованно, но когда Пас тем же вечером выздоровела, я была вознаграждена.

– Ваше высочество? – В голосе Эммори слышалась тревога, и я поняла, почему, когда почувствовала, что лицо у меня мокрое. – С вами все в порядке?

– Просто вспомнила кое-что. – Я сжала его руку. – Дай мне минуту, пожалуйста.

Кивнув, он отошел к Джету, и оба они застыли двумя молчаливыми тенями у красноватых колонн в десятке шагов от меня.

Храм Ганеши во дворце был невелик и предназначался для семейных церемоний вроде этой. Мне он всегда нравился больше, чем гигантский храм на другом конце столицы, полный шума и суеты. Но даже здесь я, очевидно, не могла чувствовать себя в безопасности. В другой стороне храма нес вахту Кас, а вдоль дальней стены стояли телохранители из Команды-три.

Вновь опустившись на колени, я протянула руку и коснулась ноги бога. Я забыла, что цветы щекочут мне руку, когда вошла в контакт со статуей. По мне будто пробежал электрический разряд, и я закрыла глаза, уронив голову и прижав другую руку к сердцу.

– Отец мой, я плохо веровала, – шептала я на старом наречии, – мои путешествия увели меня слишком далеко от дома, и я боюсь, что забыла, как молиться. Но я не забыла, что ты сделал для Пас, и не забуду никогда. Я не знаю, смогу ли сделать это, но знаю, что больше некому… Отец мой, мне нужна помощь. Убери преграды с моего пути. Помоги спасти мою Империю и мой народ. – Я понимала, что такая серьезная просьба требует столь же великой жертвы, и глубоко вдохнула. – Мне нечего предложить тебе, кроме моей свободы. Помоги мне, и, клянусь, я буду исполнять свой долг столько, сколько ты потребуешь. Клянусь, что буду искренне веровать до конца дней моих.