В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - [5]

Спустя пять веков после времен Евсевия, в начале IX в., близкая связь, установленная учеными между благочестием и земной властью, все еще широко признавалась. Самим христианам идея вряд ли нравилась, в отличие от арабов, пребывавших в твердом убеждении, что все их блестящие победы достигнуты благодаря милости Бога. Они верили, что двумя веками раньше небеса даровали их предкам целый ряд сверхъестественных откровений. Божий промысел покарал иудеев и христиан, указав тем, кто ему подчинился, путь к глобальной империи. И спустя восемь столетий после Рождества Христова арабы стали называть себя мусульманами – «теми, кто подчиняется Богу». Они владели обширными территориями, завоеванными мечами их предков, которые простирались от берегов Атлантического океана до границ Китая, а Бог требовал от них только одного – подчинения. Ислам – таково было условное обозначение того, что к началу IX в. стало целой цивилизацией.

Приход ислама дал новое высокое положение не только арабам, но и их языку. Мусульмане верили, что именно на арабском языке Бог открыл свои цели человечеству. То, что достаточно хорошо для Всевышнего, естественно, хорошо и для смертных. К 800 г. арабский язык избавился от неуважения, с которым к нему традиционно относились ранее, и даже было решено, что он звучит словно музыка силы, а его рукописный шрифт – произведение чистой красоты, облагороженное до изысканного совершенства искусством каллиграфов. Среди арабов написанное слово было на грани превращения в манию. Один ученый, умерший в 822 г., оставил после себя библиотеку, помещенную в 600 сундуков. Другой, говорят, был раздавлен насмерть, когда на него, пьяного, рухнула большая стопка книг. Причем эта история вовсе не является неправдоподобной. Утверждают, что в одном томе арабской истории было почти 80 тысяч страниц, иными словами, весил он немало. Очевидно, люди, занимавшиеся титаническим литературным трудом, были далеки от века, считавшего их варварами, – это с удовольствием подчеркивали сами арабы.

Они постоянно стремились изучать прошлое, и это вряд ли можно считать удивительным. Жажда понять причину столь явного и зрелищного роста их состояний, прояснить процесс, его вызвавший, и истолковать то, что он раскрывает о характере их Бога, их никогда не покидала. Как и Евсевий, пятью столетиями ранее искавший ответы на подобные вопросы в жизни римского императора, так же и Ибн Хишам, иракский ученый, в начале IX в. обосновавшийся в Египте, обратился к его биографии, чтобы исследовать цели небес. Сира – так он назвал избранный им жанр жизнеописания, «примерного поведения». Ибн Хишама в основном интересовало не что сделал его объект, а как он это сделал. На то была веская причина. Герой жизнеописания Ибн Хишама, как верили мусульмане, являл собой во всех отношениях образец для подражания. Бог выбрал его, чтобы стать Его глашатаем. Именно через него Всемилостивейший, открывая свои желания арабам, даровал им те же откровения, которые вдохновили людей, живших за две сотни лет до Ибн Хишама, вырваться из пустынь и разорвать на части мировые супердержавы. «Мы – помощники Бога и подручные Его пророка и будем сражаться с людьми, пока они не уверуют в Бога. И тот, кто верит в Бога и Его пророка, защитил свою жизнь и собственность от нас, а с тем, кто не верует, мы будем бороться без устали, и убить его для нас ничего не будет стоить»⁸. Таким, согласно Ибн Хишаму, был девиз арабских воинов накануне завоевания ими мира.

Но кто именно являлся «пророком»? Целью Ибн Хишама было дать ответ на этот вопрос. Пребывая в Египте, в окружении руин забытых цивилизаций он рассматривал свою сиру не только как биографию, но и как описание самой значимой революции в истории. Его объектом стал человек, умерший за два года до начала распада Римской и Персидской империй, араб по имени Мухаммед. В возрасте сорока лет, имея за плечами умеренно успешную карьеру купца, он пережил, если верить Ибн Хишаму, ставший эпохальным для истории кризис среднего возраста. Этот неудовлетворенный и беспокойный человек стал бродить по пустыням, раскинувшимся вокруг его родного города, и каждый камень или дерево, мимо которого он проходил, говорил: «Да пребудет мир с тобой, о пророк Господа»⁹. Понятно, что Мухаммед еще больше встревожился. В тех местах, где он бродил в поисках духовного просвещения, редко слышались голоса. Мекка, ближайший город, находился в глубине Аравийской пустыни, а окружающие его кольцом горы, высушенные дочерна безжалостно палящим солнцем, были голыми, открытыми всем ветрам и пустынными. Но именно на склоне одной из гор, лежа ночью в пещере, Мухаммед услышал самый удивительный голос. Сначала он почувствовал, как вокруг его тела что-то сжимается. Он вроде бы оказался схваченным некой ужасной сверхъестественной сущностью. А потом последовала единственная команда: «Рассказывай!» (или, возможно, «Читай!»; по Ибн Хишаму, рассказ появился перед Мухаммедом в виде надписи на парчовом покрывале). Затем, как будто слова были последним отчаянным выдохом воздуха, Мухаммед сам начал говорить строки стиха