В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - [2]

Другие супердержавы были не так невнимательны к своему прошлому. Великие города Средиземноморья, построенные из камня и мрамора, а не из илистых кирпичей, которые использовали жители Ирака, не так быстро разрушались, превращаясь в пыль. И империи, которые ими управляли, также в 525 г. считались не подверженными разрушению. Даже персам римлянин мог представляться чем-то фундаментальным, базовым. Они считали, что так Бог создал мир, и, скрипя зубами, признавали, что весь мир с самого начала был освещен «двумя глазами» – мудрыми правителями Персидского царства и могущественной империей римлян⁵. Тем не менее сами римляне, хотя определенно ничего не имели против лести, знали, что к чему. Они не видели смысла верить в то, что их империя существовала с начала времен, и отлично понимали, что ее величие возникло на пустом месте. Проследить ход этого возникновения и развития – значит понять тайны ее успеха. Когда Юсуф исчезал в водах Красного моря, в римской столице составлялись планы поиска в библиотеках и архивах – беспрецедентного труда ученых, целью которых было сохранение для потомков великого наследия знаний. Это был масштабный проект. История, так же как армии или золото, стала одной из составляющих силы Римского государства. Она дала империи уверенность в том, что та является именно тем, на что претендует, – моделью человеческого порядка. Как можно было поддержать престиж цезаря, если не трубить направо и налево о римской древности?

Трудность для римских творцов политики заключалась, конечно, в том, что славные события прошлого вовсе не обязательно дают надежные руководящие принципы и ориентиры для будущего. Бесспорно, империя осталась тем, чем была почти тысячу лет: самой грозной супердержавой из всех. Она была богаче и населеннее, чем ее персидская соперница, и надежно удерживала Восточное Средиземноморье, всегда самую богатую его часть. Цезарь правил огромной территорией от Балканских гор до египетских пустынь. Однако оказалось, мягко говоря, неприятно, что территория, некогда бывшая западной половиной Римской империи, к 525 г. ей вообще не принадлежала. За предшествовавшее этой дате столетие огромная часть ее владений была утрачена. Британия отделилась в 410 г., за ней в следующие десятилетия последовали другие провинции. В конце века отделилась вся западная часть империи – даже Италия и Рим. Вместо почтенного, освященного веками имперского порядка появилось «лоскутное одеяло» из независимых королевств, причем все они, за исключением нескольких – на западе Британии, управлялись военной элитой из-за пределов бывшей империи. Отношения, существовавшие между местным населением и пришельцами – «варварами», в разных государствах были различными. Одни, как бритты, сражались с захватчиками не на жизнь, а на смерть, другие, как итальянцы, приветствовали их, словно цезарей. Но во всех случаях после краха империи сформировались новые государства, личности, системы ценностей и цели. Все это со временем привело к установлению совершенно иного политического порядка в Западной Европе. Покинутые Римом провинции больше никогда не признают одного хозяина.

Со временем обе великие империи – Персидская и Римская – разрушатся, как Ниневия и Тир, но не государства, образовавшиеся в западных провинциях Римской империи, – некоторые из них до сих пор в своих современных названиях содержат упоминания о вторжениях военных отрядов варваров в эпоху поздней Античности. Европейские истории традиционно говорили о приходе франков на земли, которые впоследствии стали Францией, и англов – в будущую Англию, как о событиях несравненно более важных, чем деятельность цезаря или любого персидского царя. Сегодня мы знаем, что крах подстерегал обе соперничающие империи. Прошел век после краха царства Химьяритов, и обе сверхдержавы оказались на краю бездны. То, что Персидская империя рухнет окончательно, а от Римской останется искалеченный обрубок, обычно считалось показателем их бесперспективности, старения, ненужности. Представляется весьма заманчивым допустить, что они умерли от старости и немощности. Медлительность поздней Античности для тех, кто прослеживает в ней только гибельную линию упадка и краха, имеет черты задержавшихся гостей, которые отказываются надевать свои пальто, хотя вечеринка уже закончилась.

Вот только империи, созданные людьми, принадлежали не только земле. Цезарь мог казаться своим подданным лучезарным и великолепным, его замки и дворцы грозно возвышались над жилищами простых людей, а солдаты, чиновники и сборщики налогов действовали безжалостно, исполняя его волю, но он был всего лишь смертным в бесконечном космосе, управляемом небесным царем. Это предположение к тому времени, как Юсуф в начале VI в. оказался загнанным в угол, принималось без возражений на всем Ближнем Востоке и оказало влияние практически на все аспекты геополитики в регионе. Когда Юсуф сошелся в схватке с пришельцами из Эфиопии, на карту было поставлено нечто большее, чем мелкие амбиции враждующих полководцев. Были вовлечены и небесные интересы. Противоречия между теми, кто сражался за иудеев, и теми, кто взял в руки оружие во имя Христа, были настолько глубокими, что могли считаться непримиримыми. Обе стороны были непоколебимо уверены, что бог, которому они поклоняются, являлся единственным Богом – monos theos по-гречески, и это убеждение делало обе стороны еще более непреклонными и безжалостными. Не только в Южной Аравии, но и на всем пространстве цивилизованного мира поклонение конкретному пониманию божества стало той самой главной эмоцией, которая определила жизнь миллионов людей. В эпоху, когда царства возникали и исчезали, словно морская пена, и разрушались даже великие империи, не существовало земной силы, которая могла похвастать такой преданностью. Личность определялась не земным царством, а разными концепциями единственного Бога. Речь идет о монотеизме.