В тени истории - [29]

То, что она не сделала этого — в этом Национальную Гвардию снова и снова упрекают все друзья Парижской Коммуны, от Маркса через Ленина и Троцкого вплоть до современности. В действительности на заседании центрального комитета Национальной Гвардии, которое наконец произошло в этот день 18 марта в девять вечера в ратуше, некоторые его члены требовали немедленного выступления на Версаль. Однако большинство отклонило это. То, что этой ночью и даже ещё в последующие дни без затруднений можно было бы взять Версаль и сбросить правительство Тьера или принудить его к дальнейшему бегству, в этом у Центрального Комитета не могло быть никаких сомнений. Но имелись три соображения против этого.

Во–первых, немцы. Потерпят ли они революционное правительство? В лучшем случае всё же лишь тогда, когда это правительство покорно исполнит всё, что уже было подписано Тьером: отделение Эльзас — Лотарингии, колоссальные репарации, всё. Желали ли этого, могли ли пойти на это? Невозможно! Но разорвать мир и снова начать войну с немцами? Равным образом невозможно! Но если не хотели брать на себя ни мира, ни возобновлять войны, то тогда вовсе не следовало желать становиться французским правительством. И если этого не желали — чего тогда было желать в Версале?

Во–вторых, гражданская война. Можно было взять Версаль, хорошо, и вероятно можно было свергнуть правительство Тьера, тоже хорошо. Но что начнётся тем самым? Национальное Собрание ведь всё ещё заседало в Бордо. На Бордо парижская Национальная Гвардия не могла отправиться без проблем. А за Национальным Собранием (это следовало признать, сжав зубы) ведь стояла теперь провинция, уставший от войны, приверженный монархии, церковно–благочестивый, отсталый крестьянский народ. Хотели ли его подчинить, возможно ли это было вообще? Желали ли гражданской войны, могли ли её желать?

В-третьих, сам Париж. Ведь тут же необходимо было выполнить неотложные, огромные задачи, которые требовали концентрации всех сил. Всё, что обеспечивало повседневную жизнь огромного города — снабжение продовольствием, управление, финансы, транспорт, юстиция, почта, полиция — ведь всё это было сломано с бегством государственных служащих. Поддерживать жизнь Парижа: это была задача ближайших часов и дней; а затем следовало создать самоуправление, которого до сих пор не было у города, избрать Коммуну. Избранная Коммуна могла бы затем договориться с правительством в Версале о новом уставе для Парижа.

Таковы были соображения, которые овладели Центральным Комитетом вечером 18 марта, и из них последовало решение, которое оно сформулировало еще ночью и обнародовало на плакатах: немедленные выборы Парижской Коммуны, которой Центральный Комитет передаст власть.

Выборы в Коммуну были назначены сначала на 22, затем на 23 марта; в конце концов они были сдвинуты ещё раз. Бургомистр округа подключился к делу и попытался, действуя в качестве посредника между Парижем и Версалем, отвести угрозу гражданской войны. Бургомистр Монмартра Клемансо ездил взад–вперёд между Парижем и Версалем: почему бы Версалю не принять закон, который наконец даст Парижу его самоуправление, так что коммунальные выборы перестанут быть революционным актом?

Центральный Комитет, страшившийся власти и осторожный, предоставил Клеменсо и его коллегам свободу действий на переговорах, и премьер–министр Тьер наполовину обнадёжил их: если немного отсрочат коммунальные выборы, на две недели, по меньшей мере на неделю, то возможно он сможет внести такой закон. «Дайте мне время!» В действительности он хотел лишь выиграть время, чтобы вернуть дисциплину в свои деморализованные войска — и создать армию, которая сможет покорить Париж. Потому что Тьер не сдался. Он готовил свою месть.

Центральный Комитет разглядел игру Тьера и прекратил переговоры. В воскресенье 26 марта были проведены выборы в Коммуну — без одобрения Версаля, однако с согласия бургомистров округов, которые устали от тактики проволочек со стороны Версаля. Это были полностью свободные выборы. Буржуазные округа выбирали буржуазных представителей, а рабочие округа выбирали рабочих представителей. 28 марта была торжественно провозглашена вновь избранная Коммуна Парижа, девяносто два её члена собрались на балконе городской ратуши, над которой развевалось красное знамя, и через площадь перед ней в течение трёх часов парадом прошла вся Национальная Гвардия.

Многие парижане говорили, что это был самый прекрасный парад, который они когда–либо видели — а они видели много красивых парадов. Это был праздник победы. Национальные гвардейцы салютовали избранным представителям народа, одновременно поднимая свои шапки на острия своих штыков. Весенний день был солнечным, небо голубым, развевались знамёна, оглушительно гремели трубы, а пушки — отвоёванные пушки — производили залпы салюта. Вечером на улицах танцевали.

Париж праздновал свою победу и свою свободу. Двумя месяцами спустя на этой площади последние победители и борцы за свободу шокирующим образом погибли под залпы расстрельных команд.

Биржи продолжали функционировать

Парижская Коммуна, установленная 28 марта 1871 года при всеобщем ликовании, была потоплена в крови 28 мая. Она существовала только два месяца и почти всё время вела гражданскую войну. Это затрудняет справедливую оценку Коммуны. Даже нормальное правительство, которое перенимает существующий государственный аппарат, нельзя оценивать по результатам его первых двух месяцев работы. А Коммуна не была нормальным правительством, она была нечто новое; у неё не было функционирующего государственного аппарата, а она вынуждена была сначала создать свой собственный или же импровизировать.