В тени баньяна - [16]

Кажется, к маме вернулось ее самообладание. Она снова была хозяйкой, женщиной, на которой держится весь дом. Вот и сейчас она руководила остальными: говорила им, что лучше оставить, а без чего мы можем обойтись – например, без бутылки бренди, которую тетя Индия взяла для мужчин, или без банки масла, которую Тата в последний момент прихватила из холодильника, когда мы уезжали из дома. Тетя Индия энергично кивала, во всем соглашаясь с мамой. Тата, конечно, держала себя по-королевски, однако на кухне отдала бразды правления маме, хотя та была намного моложе ее.

– Что бы мы без тебя делали, Ана! – призналась Тата. – Масло в такую жару – о чем я только думала! Наверное, от испуга решила взять то, что невозможно достать.

– Не волнуйся, – засмеялась мама. – Завтра приготовим что-нибудь на нем – сделаем детям блинчики с манго. Или обменяем на свежее мясо – возьмем говядины у местного мясника. То же самое с бренди. – Она лукаво кивнула тете Индии. – Если, конечно, ты еще не сказала мужчинам.

Женщины дружно засмеялись, однако смех быстро стих, когда тетя Индия осторожно спросила:

– Думаете, выходить на улицу не опасно?

Все молчали. Мама повернулась ко мне, будто не хотела, чтобы я слышала их разговор. Однако не успела ничего ответить – Тата ее опередила.

– Я понимаю, почему ты спрашиваешь. Все это ужасно. – Она покачала головой. – Они повсюду, стреляют налево и направо. Одно слово – варвары.

– Они говорят, если человек носит очки, значит, слишком много читает, – сказала тетя Индия. – А чтение – занятие интеллигенции.

Я взглянула на Тату. Ее очки всегда висели на шее, на золотой цепочке. Однако сейчас их не было. Потом я вспомнила, что тетя сняла их, пока мы ехали в машине. И в одночасье события всего дня проступили в моей памяти: отъезд из дома, переполненные улицы, выстрелы, люди, которых разлучили с близкими, страшный беспорядок повсюду.

Я отодвинула тарелку с рисом.

– Больше не будешь? – встревожилась мама.

Я помотала головой. Меня мутило.

На балконе в низких плетеных креслах сидели две тени – папа и Большой Дядя. Между ними на журнальном столике стояла бутылка красного вина. Увлеченные беседой, они сидели в темноте, не считая крохотного огонька от сигареты Большого Дяди. По Меконгу скользили лодки с фонарями, и казалось, будто за балконом проползает, сверкая чешуей, огромная змея. По всему берегу горели костры. Повсюду виднелись темные силуэты солдат. Они стояли, сжимая в руках оружие, и неотступно следили за происходящим. Где-то вверху, на пальме, усиленное громкоговорителем, играло радио. Сквозь помехи доносились слова песни:

Мы – молодое племя Революции!

Сомкнем ряды! Возьмемся за оружие!

И славною дорогою пойдем!

Я подошла к папе, и он усадил меня на колени.

– Я не понимаю… – сказал он дяде. – Не понимаю, что происходит, Арун.

Папа, похоже, не притронулся к вину, а вот дядин бокал был пуст, только маленький кружок темнел на дне.

Никто не устоит пред нашим натиском!

Врагов разить мы будем наповал!

– Одно я знаю точно. – Большой Дядя старался держать сигарету как можно дальше от меня. – Они расправятся с теми, кто связан с Республикой и монархией.

Он встал, держа в руках пепельницу, и затянулся. Затем, выдохнув дым, потушил сигарету и снова сел в кресло. Тетя Индия говорила, он всегда курит, когда нервничает.

– С такими, как мы, – кивнул папа.

Я подняла глаза к звездному небу в надежде, что оно подаст мне знак. Ночью, говорила Кормилица, небо рассказывает истории. Мерцающая звезда означает, что скоро где-то родится ребенок, а падающая – что кто-то умер и его душа переходит в новый мир. Однако сейчас я ничего не видела и не слышала. Небо не знало того, что знала теперь я: меня расстреляют, потому что я – интеллигенция, потому что я много читаю, потому что я люблю книги.

– Они решили начать с чистого листа, – произнес Большой Дядя, хмуря брови. – Пройдут недели или даже месяцы, прежде чем мы сможем вернуться. А пока будет смена власти, придет новый режим.

– Но зачем высылать всех из города?

– Хаос. Основа любой революции. Эта только началась, и я до конца не знаю, что она собой представляет. У нее пока нет названия.

До чего странно, подумала я. У всего есть название. Даже у претов – духов, обреченных на скитания и неутолимый голод. И у солдат есть имена, много имен: «красные кхмеры», коммунисты, Khmer Rouge, солдаты Революции.

– Не нужно питать иллюзий в отношении этих солдат, Кхла. – Большой Дядя назвал папу его прозвищем, в переводе с кхмерского означавшим «тигр». – Это же дети.

У меня перед глазами вновь возникла девушка-солдат, которая приставила пистолет к голове старика. Я вдруг осознала: выражение ее лица, когда она спустила курок и посмотрела, как старик упал на землю, не имело названия. Оно не было похоже ни на одну из человеческих эмоций – злость, ненависть, страх, ярость. И сама девушка – не то ребенок, не то взрослая – являлась чем-то неопределенным, существующим и несуществующим одновременно. Словно чудовище из ночных кошмаров.

– Ты ведь понимаешь, что они дети? – Большой Дядя ждал ответа.

Долгое время они молчали, каждый думал о чем-то своем. Радио пело хором голосов: