В тени Альгамбры - [37]

Инквизиция под сенью звездного знамени

Мир тесен. Возвращаясь из гостей, мы с Хосе завернули в университетский городок Мадрида, великолепно спланированный и построенный задолго до франкистской эры и упорно защищавшийся республиканцами во время гражданской войны. Парапеты плоских крыш факультетских зданий испещрены надписями. Студенты увековечили тут себя не только безобидными шутками вроде: «Ищу невесту, я миллионер» или, уже на французском языке: «О ты, который проходишь мимо, задержись, уйди в себя и подумай о том, что здесь был бессмертный Дювивье!», над каковым изречением по-испански написано: «Французы идиоты!» Нет, гораздо более многочисленны гневные возгласы вроде: «Смерть монархии! Смерть духовенству! Долой Франко! Вон американцев!» Затем мы садимся в поезд метро, который должен доставить нас через весь центр в район города возле станции Южная… Она работает отлично, эта мадридская подземка, построенная по образцу парижской, вот только в городе с двухмиллионным населением ее сеть могла бы быть и погуще. Вагон битком набит сидящими и стоящими пассажирами — людьми, которых мы, разумеется, ни разу в жизни не видели. Но вот совершенно неожиданно стоящий рядом с нами рабочий — он уже изрядно сед — хлопает Хосе по плечу.

— Ты опять в Мадриде, Хосе? — спрашивает он. — Как твои дела?

Сияя от радости, они обнимаются. Диего, рабочий автосборочного завода, старый боевой соратник Хосе. Два года назад мой друг свиделся с ним впервые после гражданской войны. И в этот свой приезд, не далее как позавчера, Хосе отправился проведать Диего, но в его прежней квартире он застал незнакомых людей, которые понятия не имели, куда делся прежний жилец.

— Круто он со мной обошелся, домовладелец, — говорит Диего. — Пятнадцать лет я прожил в доме съемщиком, как вдруг приходит хозяин и заявляет: «Либо покупайте квартиру за тридцать тысяч песет, либо съезжайте!» Так уж у них заведено в старых домах для рабочих, когда хотят сдавать их подороже или снести. Что мне было делать? Откуда взять тридцать тысяч, когда я зарабатываю всего тысячу девятьсот в месяц? И вот теперь я живу в жалкой дыре в пригороде: одна комната меньше половины этого вагона. У меня жена и двое дочерей, мне сорок восемь лет. Но долго мы в Испании не задержимся…

Я вижу, как Диего жестами и отрывистым шепотом осведомляется у Хосе обо мне. «Все в порядке, — довольно громко произносит Хосе, — это наш». За грохотом колес я не разбираю, о чем они говорят дальше, но в конце концов выясняется, что мы идем вместе к одному товарищу Диего, с которым он хочет поговорить насчет своего выезда за границу. Возможно, мы и сами сможем кое-что сообщить о положении за Пиренеями.

Через четверть часа мы уже сидим в тесной, но чистой комнате в старом многоквартирном доме где-то в Мадриде. Мы устроились на деревянных стульях и скамейках вокруг прямоугольного стола, перед нами рюмки дешевого, но совсем недурного вальдепеньяса с широких равнин Манчи. Мы — это трое пришельцев с подземки, хозяин квартиры Мигель, сильный, серьезный мужчина за сорок, каменщик по профессии, и стройный высокий Фелипе, которому на вид не больше тридцати. Он лишь несколько недель назад приехал в Мадрид из Андалузии. Все трое наших приятелей — Диего, Мигель и Фелипе помышляют о бегстве за границу. Первый — из-за скверного жилья и заработка, второй — потому что он в конце лета выступал перед своими друзьями рабочими за забастовку, впрочем безрезультатно, и теперь в любой момент должен ждать увольнения, а то и ареста, третий — потому что он был одним из руководителей забастовочного движения в Севилье.

— Конечно, в борьбе за свои права астурийские горняки ушли довольно далеко, — говорит Мигель, — они уже давно добились наивысших ставок во всей горнодобывающей промышленности. Еще до февральской забастовки они получали от восьмидесяти до ста песет в день. Потребовали сто сорок — сто пятьдесят. В конце концов им дали сто двадцать и пообещали впоследствии повысить до ста пятидесяти. В Мадриде на различных пред-106 приятиях дело дошло лишь до символической приостановки работы на несколько часов, а у Маркони бастовали один день. Но вот в Каталонии борьба была очень упорной. В Барселоне, в филиале одной немецкой фирмы электротоваров, по-моему у Сименса, еще в сентябре три тысячи рабочих снизили производственный темп больше чем наполовину и работали так несколько дней, а когда администрация объявила локаут, вышли на открытую демонстрацию и предъявили свои требования. Даже в Андалузии, в Севилье, была забастовка на заводе компании «Индустрия Сусилиариа де авиасион», на котором работает восемьсот человек. Правда, она кончилась не совсем так, как ожидали, и наш друг Фелипе в результате потерял место, но все же начало положено!

Я прошу подробнее рассказать об этом выступлении рабочих.

— Дело было так, — рассказывает Фелипе, — Мы давно уже были недовольны по различным причинам. Дирекция помыкала нами, как только могла. Например, в сочельник смена, работавшая до одиннадцати вечера, хотела отпроситься домой пораньше, чтобы провести канун рождества с семьей. Господа-католики нам отказали. Однако нашего начальника производства, дона Антонио Иньигес и Санчес-Архона, в шесть часов на заводе уже не было! Но в другой раз мы все-таки добились своего. По закону о профсоюзах каждый рабочий в смене имеет право на получасовой перерыв для отдыха и еды. Дирекция предоставляла нам лишь двадцать минут. В конце концов благодаря нашей солидарности мы пробили себе эти полчаса. Но меньше всего нас устраивало то, что мы вкалывали за тридцать шесть, максимум сорок семь песет в день, и это за квалифицированный труд, ведь работа на заводе не из простых! Мы сразу потребовали как минимум сто пятьдесят песет в день. При этом мы ссылались на одного из вице-директоров предприятия, он же одновременно был секретарем католической патронатской организации. Незадолго перед этим он заявил, что минимальная заработная плата должна быть не менее ста двадцати песет в день. Когда мы забастовали, этот самый секретарь пришел к нам на собрание и по всей форме заявил: «Возобновите работу. Обещаю вам, если вы немедленно вернетесь на рабочие места, вы получите свои полтораста песет!» К сожалению, рабочие поверили ему. А в выплатной день получили конверты с зарплатой и открыли обман: в среднем нам заплатили лишь по сорок пять и восемьдесят восемь сотых песеты в день, всего лишь на пять и восемьдесят восемь сотых больше, чем мы получали прежде! Мы тут же снова забастовали. Но на этот раз администрация показала нам спину и объявила локаут. Рабочих взяло опасение, что они не сумеют добиться своего, и они согласились возобновить работу. После этого двадцать рабочих уволили окончательно, несмотря на общую трехчасовую забастовку солидарности. Заработную плату, разумеется, выше не поднимали, больше того, дирекция даже угрожала отнять уже сделанную надбавку.